В подполье можно встретить только крыс…

Но оказалось, что людям бывает еще труднее сходиться, чем горам. Когда мы прощались в связи с моим отъездом, никто из нас не предполагал, что это последняя наша встреча. Но так вышло. До войны мы не встретились. Войну он начал с тем же 4-м стрелковым корпусом, в должности корпусного инженера и в первые же дни попал в плен. Всезнающий Брынзов, который недолюбливал Павла Ивановича, встретившись со мной после войны на мой вопрос ответил: «Смирнов оказался предателем. В немецких лагерях был в охране. Ходил с пистолетом. Теперь расплачивается. В наших лагерях мозги ему вправляют». Что здесь правда, сказать трудно. Пожалуй, правда только то, что он в лагерях, и там ему «мозги вправляют». Все остальное, скорее всего, обычное следственно-КГБистское мифотворчество. Я пытался найти его жену, не удалось. Возможно, что она не пережила войну, которую она встретила, находясь в Ленинграде. А он вряд ли пережил лагерь. Так «человек с человеком» и не сошлись. А ведь я очень многим обязан Павлу Ивановичу. Все положительные командирские качества у меня от него. Добрая наука долго живет. Как и память о людях настоящих.

13. На круги своя

Март 1936 года. Я снова вхожу в небольшое двухэтажное здание в центре Минска. Впервые я вошел сюда ровно три года назад. Отсюда получил столь удачное назначение на подучасток. Принимал нас, практикантов, тогда начинж Загорулько. От него мы и поехали по своим местам. Теперь я тоже явился к нему, но уже с назначением. И меня здесь ждали. Едва поздоровавшись со мной, Загорулько сказал: «Пошли к хозяину. Он приказал Вас доставить к нему, как только появитесь». И мы отправились на второй этаж. Померанцев принял сразу: «Я же говорил, что найду Вас. И нашел, как видите». – Он протянул мне руку, так и не дав произнести уставную формулу представления. – «Батальона еще нет, – продолжал он, – есть отдельная саперная рота укрепрайона. На ее базе и будете формироваться. Но с тем, что надо сейчас делать по формированию, справится командир роты, а мы с Вами с завтрашнего дня поедем по укрепрайону. Вы знаете более или менее хорошо только Плещеницкий участок. А их в укрепрайоне четыре. И надо, чтоб Вы знали все. Ваша должность того требует».

Полтора месяца проездили мы с ним. И это были одни из наиболее наполненных дней моей жизни. Померанцев был крупным теоретиком и практиком укрепрайонов. О крепостях и укрепленных районах он знал, казалось, все. В академии у нас был прекрасный лектор по курсу «Атака и оборона крепостей» – профессор Яковлев. Он дал нам, в очень интересной форме, фундаментальные знания в этой области. Но Померанцев и здесь ежедневно «открывал Америки» для меня. Я мог его рассказы, похожие больше на разговор с самим собой, слушать без конца. Но это, так сказать, его общие знания. А как он знал собственный укрепрайон! Разговоры об общем мы вели, можно сказать, «в свободное от изучения укрепрайона время»: при переездах, на ночевках, во время отдыха.

Осмотр же укрепрайона был превращен в сплошную военную игру. Померанцев, казалось, предусмотрел все мыслимые варианты действий своих войск и противника. Во время войны передо мной сам собой часто всплывал вопрос: что если бы УР'ом командовал Померанцев? Я тогда еще не знал, что УР'а нет, что он взорван. Но предполагая его наличие, я твердо и уверенно отвечал: имея только постоянные гарнизоны и одну стрелковую дивизию на усиление, Померанцев отбил бы атаку любых сил противника. Я говорю – одну дивизию. А по плану намечалось 4-5. Но Померанцев в нашей поездке все розыгрыши вел в расчете на одну дивизию. Он говорил: «Начальный период войны чреват всякими неожиданностями и особенно тем, что намеченные войска вовремя не подойдут. Но одна-то дивизия, из пяти, подойдет обязательно. Вот на нее я и рассчитываю. А когда подойдут все силы, то после того мордобоя, который мы устроим противнику, с одной дивизией, всем силам не обороняться, а наступать надо».

Проигрыши были настолько интересными, что я увлекался и, забывшись, вступал с Померанцевым в спор, как с равным. И бывало, он вдруг соглашался со мной: «Вот черти», – говорил он, имея в виду штабных командиров и комсостав постоянного гарнизона УР'а, – «сколько раз я проигрывал этот вариант и никто из них не заметил эту слабину, а инженер подправляет».

Мы осматривали и огневые точки, проверяя их готовность к ведению боя. У Померанцева была масса рационализаторских предложений, которые он очевидно давно вынашивал. Чувствовалось, когда он начинал говорить о каком-нибудь из них, что стесняется, боится проявить техническую неграмотность. Но я сам, любитель все совершенствовать, так заинтересованно хватался за каждую мысль и так заинтересованно обсуждал, что Померанцев стал выкладывать все, что у него в голове, и мы спорили, иногда до хрипоты. У меня появлялись тоже мысли и предложения. И мы их обсуждали. Все, с нашей точки зрения, ценное я тщательно записывал, и мы договорились по возвращении организовать мастерскую «технических усовершенствований».