Когда ротор нес его круг за кругом, выписывая бесконечную спираль, он не испытывал особо неприятных ощущений. Это чем-то напоминало ряд последовательных горизонтальных бочек на истребителе, хотя Пруэтт в душе признался себе, что ему ни разу не приходилось выдерживать пятьдесят бочек в минуту. Но тут все-таки было известное утешение — на самолете он мог потерять управление и разбиться, а уж ротор-то никогда не разобьется, он просто будет продолжать безжалостно выворачивать внутренности седока наизнанку.
Своим головокружительным вращением ротор развенчал уже не одного летчика, добровольно залезшего в это чудовище. Они пытались вопить: «Остановите, выпустите!», но, кроме сдавленного гортанного хрипа, не могли издать ни звука — желчь у них поднималась по пищеводу и обволакивала все в горле. Но Пруэтт любил «штопорить». Влюбленный в высший пилотаж, он сотни раз падал в штопоре, опустив нос, задрав хвост самолета и вертясь, виток за витком, навстречу несущейся на него земле. Ему просто нравилось это состояние, и даже когда поверхность земли сливалась в сплошную мелькающую рябь от скорости вращения, он умудрялся спокойно отсчитывать оборот за оборотом. Он мог выйти из штопора, выровнять самолет и тут же войти в штопор в обратном направлении. Товарищи Пруэтта говорили, что у него не желудок, в котором есть нервные окончания, а плавильная печь, набитая чугунными чушками.
Закончив отдельные упражнения на роторе — по спиральному движению и по вращению, Пруэтт не мог сдержать улыбки.
— Эй, Вителло! — позвал он испытателя, когда ротор со стоном остановился. — Я думал, твой медведь просто жует космонавтов и выплевывает их потом мелкими брызгами!
— А вам, что, понравилось, майор?
— Именно. Думаю, моя мамочка не отказалась бы прокатиться на этой машине, если бы мы смогли дотащить ее до деревенской ярмарки.
— Ах, даже так?
— Ладно, косматая ты обезьяна, давай последнее упражнение. Пора кончать.
— Конечно, конечно, майор. — Вителло взялся за ручку управления. — Между прочим, я рад, что тебе у нас понравилось.
Его улыбка могла бы насторожить Пруэтта, но тот, к сожалению, не оценил ее. Первым «сигнал опасности» подал желудок. Космонавту стало нехорошо, но не от тошноты, а от непривычного мучительного кувыркания через голову. Кувырки все ускорялись, тело Пруэтта моталось в этом нелепом, резком вращении — полный переворот через голову за две секунды, тридцать кувырков в минуту. Этого было более чем достаточно, чтобы вывести любого человека из равновесия и вызвать полную потерю координации движений, чувства направления и все симптомы жестокого головокружения.
— Т-ты, н-н-негодяй! — проскрипел Пруэтт сквозь стиснутые зубы. — Ты, в-волосатый п-па… о — ох!.. павиан, почему не предупредил меня?
В наушниках затрещал голос Вителло:
— Отдохни, ученичок, позабавься, потом расскажешь мамочке, какое удовольствие ее ожидает. Ха-ха!
Казалось, ротор, как живой, с каким-то дьявольским наслаждением продолжал вертеть и вертеть Пруэтта. Тот даже застонал. Ему казалось, что все части его тела, испугавшись этой противоестественной трепки, стремятся оторваться и улететь куда-то — каждая сама по себе. Он буквально чувствовал, как бешено болтались внутри его тела все жидкости. А откуда-то издалека в наушниках звучал голос Вителло, который весело напевал что-то вроде частушки о космонавтах, отправляющихся в свой первый полет в стиральной машине.
Пруэтт с облегчением вздохнул, когда ротор с жалобным стоном остановился. Он лежал, обмякший, как тюфяк, когда Вителло из рубки управления прошел к нему по узкому мостику, облокотился на кресло и улыбнулся.
— Эй, Джо, — пробормотал Пруэтт, давясь от тошноты.
— Да?
— Я только что — кхэ! — получил телеграмму. От мамочки.
— Да ну?
— Ага. Она просила — о-о-ох! — передать тебе привет и еще просила хорошенько присмотреть за ее — кхэ! — ребеночком.
Вителло загрохотал.
— О'кей, о'кей, Дик, — сказал он, перестав смеяться. — Оставайся в кресле и отдохни малость. Следующее упражнение у нас называется «водопад», и я хочу быть уверенным, что ты готов встретить силы, которые обрушатся на тебя. Запомни, они способны на любые подлости, это серьезно. Если будешь настороже, я уверен, ты с ними сладишь.
— Мне сейчас зеленеть или подождать?
— Подожди, подожди, успеешь. Пока заткнись и слушай. Мы дадим тебе все три движения одновременно. Это будет вращение в самом полном смысле этого слова. И я вовсе не хочу, чтобы ты чересчур геройствовал.
Пруэтт взглянул на Вителло.