В Питере НЕжить

Так может, лучше подчиниться? Склонить голову, сжаться в комочек и не двигаться? Может, тогда не будет больно? Может, тогда не копыта Медного всадника пройдутся по твоему хребту, а ласковое, почти материнское касание сотрёт слёзы и принесёт покой?

У Ведьмы в гримуаре были сотни заклинаний, сотни слов, способных победить кого-угодно и что угодно, но Ведьма не произнесла ни одного. Вместо этого она закрыла глаза, вжала голову в плечи и прошептала: «Барыта этэҥҥэ».

Действительно, стало немного легче.

* * *

Сах иччи сидел на кухне в одиночестве и пил когда-то давно подаренный Лешим коньяк. За окном разыгралась страшная буря, вырубило электричество, квартира погрузилась в непроглядную темноту, которую робко разгоняла единственная свеча. Огонёк на кухонном столе колебался то ли от сквозняка, то ли от дыхания Сах иччи, который напевал себе под нос бессловесную мелодию занесённой снегами родины. Сах иччи скучал по снегу, по холодному морю и жалел только о том, что не успел снова их увидеть. Больше Сах иччи ни о чём не жалел.

– Барыта этэҥҥэ, – прошептал он и задул свечу.

Следующим утром на кухню коммуналки на Невском не пришёл никто.

Антонина Крейн Туман с залива

Следовало сразу сообразить, что от него будут сплошные неприятности – от этого слишком смазливого петербуржца с блестящим именем Феликс, моего нового соседа по квартире.

Моего первого соседа, если быть точным.

– Ты с ума сошёл? – вытаращилась на меня сестра, когда я объявил, что переезжаю в Петербург. – Делить кухню и ванную с каким-то незнакомцем… С твоей брезгливостью это просто ужасная идея.

– Зато я буду жить на берегу Мойки, – упёрся я. – Прямо возле Фонарного моста. Десять минут пешком до Адмиралтейства, пять минут до Исаакиевского собора… Красота. К тому же я не просто комнату арендую, а половину этажа: мне достанется целых пятьдесят метров!

– Да хоть сто. Женя, клянусь, ты взвоешь уже через неделю.

Она была не права: я взвыл через пять минут.

Внешность открывшего мне дверь парня буквально ослепила меня после серости мартовских улиц и сдержанных красок парадной. Пшеничные растрёпанные волосы. Очень светлая кожа. Почти золотого цвета лисьи глаза, золотая серёжка в ухе, золотые часы, белая футболка с золотой вышивкой «Всё ты можешь!», бежевые джинсы и белые тапочки. Он весь был чересчур свеженьким, а вот пах совершенно противоположно – тяжёлым духом ладана, свечным воском и старыми книгами.

– Привет! – сияя, воскликнул он. – Ты Женя, да? Я Феликс, очень приятно. Погуляй ещё минут десять, пожалуйста, я потом тебя пущу. Спасибо!

И не успел я хоть что-то сказать в ответ, как он с грохотом захлопнул дверь прямо перед моим носом. Из-за неё послышался топот: Феликс убегал куда-то в недра квартиры.

Я ошарашенно моргнул. Потом обиделся. И это нас, москвичей, считают самоуверенными и невоспитанными?

– Эй! Открой! – закричал я и, чувствуя несправедливость и оттого начиная закипать от гнева, несколько раз подряд нажал на кнопку звонка. Когда отзвучала последняя птичья трель, я вздрогнул: с той стороны вдруг раздался звериный рёв, будто внутри бесновался крупный хищник, потом – что-то вроде взрыва, отдалённый звон, снова топот…

И вот дверь опять открылась. Феликс выглядел всё таким же милым и солнечным.

– Всё, можешь заходить. Добро пожаловать!

– Что это были за звуки?

– Фильм, – не моргнув глазом, заявил он и повёл меня на экскурсию. – Очень хотелось досмотреть, прости. Но ты не подумай: я тебе ужасно рад! Правда.

Квартира была хорошая. Светлая и чистая, просторная, современная. Мне в ней понравилось всё, кроме того факта, что из-под двери одной из двух принадлежащих Феликсу комнат сочился вонючий чёрный дым («Это просто концертная установка, не обращай внимания»), а в холодильнике я первым делом наткнулся на стоящую на средней полке банку, полную густой красной жидкости. Когда я с сомнением поднял её, из багровой глубины на меня выплыли два глазных яблока и язык.

Зрачки задвигались. Язык зашевелился.

Я заорал.

Феликс, отошедший было, чтобы отключить свою дым-машину, мгновенно развернулся и успел нырком впрыгнуть между мной и холодильником, поймав выпавшую из моих рук банку в паре сантиметров от пола.

– Ты знаешь, Женя, – сказал он, лёжа на кафеле и задумчиво глядя на меня снизу вверх, – возможно, мне всё-таки стоит сразу предупредить тебя о роде моей деятельности. Хозяйка квартиры сказала, что не нужно, спугну, но вот смотрю я на тебя и боюсь, что иначе ты тут быстро окочуришься.

– Так-так, – скривился я. – Ну приплыли. Ты блогер, что ли? Специалист по пранкам?

Он изумлённо моргнул.

После чего, поднявшись и вернув банку на место (глаза и язык опять пропали в красной жидкости), задумался:

– А это худшее, что приходит тебе в голову?

Из закрытого им холодильника послышалось какое-то странное шуршание.

Худшим из того, о чём я подумал, было, конечно, другое: что-то вроде «гурман-людоед и убийца». Размышляя об этом, я покосился на окно, которое находилось в двух шагах от меня. Мы – на третьем этаже. Если что, выпрыгну и, скорее всего, выживу.