В Питере НЕжить

– Разве что на полглотка, – сказала она. – И то больше пены. Жажду не утолить, но если промочить горло…

– Наш удел довольствоваться малым, – вздохнула Томка. – Я как та птица, что пением своим услаждает слух императора, но получает в награду крошки со стола.

И она припала к стакану, как лань жаждущая к потокам вод. Послышались хлюпающие звуки, которые в более утончённом обществе могли бы счесть неприличными.

Савельева размяла длинным пальцем переносицу, как всегда делала, собираясь с мыслями – словно бы поправляла невидимые очки.

– В общем и целом, – сказала она, – это была неплохая история. Я бы сказала – в традиции. Но определение «чёрный человек» мне не нравится. Вольная или невольная отсылка то ли к Блоку, то ли к Есенину здесь неуместна и сбивает с толку.

– Warum бы nicht? – пожала плечами Томка. – Такой район. Тут шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из школьной программы. В том доме на углу Марата частенько бывали и Блок, и Тэффи, а в доме напротив зимой восемнадцатого года Гумилёв угощал Чуковского лепестками хлеба и крутым кипятком вместо чая. У меня там одноклассник жил.

– Твой одноклассник тоже вляпался в школьную программу?

– Пока ещё нет, – усмехнулась Томка. – Но всякое ведь бывает? Он пару раз носил за мной портфель, а в седьмом классе посвятил стихотворение, так что у меня неплохие шансы попасть в историю литературы в роли этакой femme fatale.

– У тебя? – Савельева окинула Томку взглядом и фыркнула. – Ну-ну… Однако, возвращаясь к твоему рассказу… Я заметила одну неувязку. Твой чёрный человек велел молчать о вашей встрече. Ты не давала обещания, но оно подразумевалось. И ты нарушила его прямо сейчас, рассказав эту историю мне. Если не ошибаюсь, за подобное нарушение должна последовать неминуемая кара, и в самое ближайшее время?

– Всё именно так. За одним крошечным… – Томка пальцами показала насколько, – исключением. С чего ты взяла, что ты первая, кому я рассказываю эту историю?

– Вот как? – Савельева склонила голову к плечу. – Значит, будет продолжение? Надеюсь, не менее зловещее?

– А то! – ответила Томка. – Но прежде я бы взяла ещё кофе. Полглотка пены маловато будет… Вон там, на Боровой, есть неплохая кофейня.

– Сейчас неплохие кофейни на каждом углу, – философски заметила Савельева. – В суровые времена миндального капучино и тыквенного латте по-настоящему плохой кофе попробуй отыщи. Даже в пышечной на Конюшенной стали готовить что-то вполне сносное, что кажется мне профанацией идеи.

– Потом напомни, и я расскажу тебе про действительно плохой кофе, – встрепенулась Томка. – Но сейчас меня устроит и миндальный капучино.

Позже, когда они шагали по Боровой в сторону Обводного, Томка наконец смогла вернуться к своей истории.

– Перенесёмся на несколько лет вперёд, – рассказывала она. – Мне четырнадцать, почти пятнадцать. Я несчастливо влюблена, mein Märchenprinz – старший брат моей одноклассницы – едва ли догадывается о моем существовании и вообще гуляет с какой-то прыщавой дылдой… В общем, я – не я, а угрюмый злой подросток, вдвойне угрюмее и злее оттого, что на дворе весна. Апрель, жесточайший месяц, что-то там гонит из мёртвой земли, ну и далее по тексту.

Та одноклассница вовсе не была моей близкой подругой, но, по понятным причинам, я прилипла к ней, как банный лист. И доприлипалась настолько, что меня пригласили на день рождения – праздник, который должен был стать моим высочайшим триумфом, а обернулся… Но не будем забегать вперёд.

Дня рождения, – прошу заметить, чужого, – я ждала, как Ассоль не ждала свои паруса. Зачёркивала даты в календаре, за неделю перестала есть, за три дня – спать. Часами торчала у зеркала и, как и полагается ответственной восьмикласснице, раздобыла мамину помаду. В общем, заявилась на мероприятие во всей красе, всеоружии и боевой раскраске, которой позавидовали бы клоуны-команчи. Слышала про таких? Весёлые ребята.

Стоит ли говорить, что все мои усилия пошли прахом? Закон Бойля-Голдштейна: сила разочарования прямо пропорциональна объёму ожиданий. Mein Märchenprinz, любовь всей моей жизни, присутствовал на мероприятии самое большее минут десять. Сказал дежурный тост, слопал ложку оливье и бутербродик и со словами «Веселитесь, молодёжь, много не пейте» отчалил в неизвестном направлении. Очевидно, топтать асфальт со своей прыщавой дылдой.

Это был выстрел прямо в сердце стрелой, отравленной ядом. Я даже и помыслить не могла такого предательства. И торт во рту обратился в золу, а пепси-кола – в уксус. Столь долгожданный праздник в одно мгновение обернулся кошмаром. По-хорошему, уже тогда мне стоило покинуть эту юдоль печали и провести остаток дней, рыдая в подушку. Но я осталась. В глубине души у меня ещё теплилась надежда, что Он вернётся, увидит меня, распрекрасную, и поймёт, как жестоко Он ошибался. И эта идиотская мысль удержала меня крепче, чем если бы меня приковали к стене пудовой цепью.