В паутине южной ночи

Она спустилась на первый этаж, зашла в туалет, снова переоделась в свое платье, аккуратно сложила форму горничной и оставила ее там. Эта форма ей уже не пригодится. В каждом санатории, в каждой гостинице — своя форма, а Лике в этом санатории больше нечего делать. Кроме того, она чувствовала, что переборщила и что ей пора исчезнуть.

Тем более что ей и в самом деле надоело здесь. Она вернется домой и будет отдыхать до следующего года. Или нет, может быть, ей удастся и раньше наказать кого-нибудь? Правда, в своем родном городе она не практиковала убийства. Это было очень опасно. Сидеть в тюрьме Лике не хотелось, поэтому приходилось быть осторожной. Она расслаблялась только раз или два раза в год, во время отпуска.

И все оставшееся время с наслаждением вспоминала, как ей было приятно, когда… Ах, не надо лгать, прервала она саму себя. Ничего ей не было приятно! Она же не больная, не маньячка какая-нибудь, чтобы получать удо-; вольствие от убийства! И убивает она не из-за того, что хочет получить это сомнительное удовольствие. А потому, что у нее есть правило: она убивает тех, кто хочет ее. Кто настолько хочет, что тащит ее в свой номер и там пристает, шепчет всякие пошлости и расстегивает набухшую ширинку…

Ей так надоело быть объектом сладострастных желаний, что она придумала для себя эти правила. В качестве моральной компенсации. И когда придумала, ей стало легче. Правда, легче. Она почувствовала себя отмщенной. За то, что много лет подряд никто не добивался ее души. За то, что никому не была интересна она сама, как человек. А ведь она не тупая, не легкомысленная юная девица, охотящаяся за престарелыми толстосумами. Ей и толстосумы не нужны! Она — состоявшаяся женщина, обеспеченная и ни в чем не нуждающаяся. Во всяком случае, в их деньгах—точно.

Но ведь какой парадокс: этот проклятый Куропаткин так задел ее душу, что ей даже не хотелось больше следовать этим придуманным ею самой правилам. Встретив его впервые, она вдруг поняла, что вот он — именно тот человек, который ей нужен. Тот, которого она искала столько лет. Тот, с которым она наконец-то будет счастлива. Она в это верила. И ошиблась. После этой Ошибки она уже никогда не повторит ее, никогда! Она не будет больше Анжелой, трогательной, нежной и доверчивой. Никому и никогда она уже не поверит, просто примет свою судьбу, как есть. Значит, такова божья воля — чтобы она была одна. А тех, кто захочет отведать ее тела, она будет беспощадно уничтожать. Потому что другого они не заслуживают, эти похотливые самцы. Они считают, что все женщины вокруг должны удовлетворять их похоть! Ну что ж! Она доставляет им удовольствие и убивает. Потому что за удовольствие надо платить. И ей совсем не жалко этих безголовых животных, следующих исключительно своим мерзким инстинктам.

И подумать только, как она все же ошиблась… Тогда, после встречи с Куропаткиным, который тут же представился ей по всей форме так, что она даже испугалась… Думала, что ее вычислили и пришли за ней… Надо же… А когда они проговорили несколько часов и он, как влюбленный, проводил ее до дома и боялся прикоснуться к ее руке, она приняла это его состояние за любовь или хотя бы за симпатию, но никак не за желание… Потом она вернулась, снова бросилась в эти заросли, где любила бывать, чтобы посидеть в одиночестве, на свежем воздухе, и подумать о своей жизни, которая так резко изменилась. Она сидела на той лавочке, трогала рукой место, где сидел совсем недавно он, и тихо радовалась тому, что, кажется, нашла свое счастье. Ей было тяжело дышать от распирающего ее чувства, и она, дура, верила в то, что может быть счастлива.

И вдруг там появился человек — она даже толком не разглядела его лица, видела только, что он рыжий и небольшого роста. Он посветил на нее фонариком и пошло стал распинаться по поводу ее прелестей… После того, как она встретилась с Куропаткиным, ей было вдвойне, втройне противно слышать этот бред.

И все же она постаралась, дрожа от омерзения, объяснить ему, что не проститутка, а обычная отдыхающая и что сейчас же уйдет домой, если мешает ему.

— Ну что ты, крошка, — выкрикнул тот рыжий человечек, — давай порезвимся, а? Ты увидишь, какой я горячий… Правда, я пришел сюда для другой цели, но это подождет.

— Не надо, — снова попросила она, но он ее не слушал, схватил и стал жадно лапать.

Она вырвалась, вытянула руку и стала шарить в ветвях олеандра. Там, где спрятала ту металлическую палку. Нащупала твердую сталь и успокоилась.

И еще раз попросила рыжего идиота, чтобы он оставил ее в покое.

— Эх, крошка, ты такая лапочка, — как-то даже отчаянно проговорил он. — Знаешь, мне недолго осталось жить. Может быть, ты скрасишь мне последние дни жизни?

Он снова подступился к ней, и ей ничего не оставалось, как взмахнуть этим прутом. А потом еще и еще… Она должна была быть уверена, что рыжий шут действительно умер. Гораздо раньше, чем предполагал…