В ответе за всех

Невысокий, чуть прихрамывающий на левую ногу – последствия травмы – Илья был женат вторым браком и содержал довольно большую семью, что по тем временам было нормой. Первая жена старшего писца умерла во время мора, как и несколько детей. Ну, тогда многие умерли.

Миша поднял глаза:

– Корчму?

– Ну, или сразу заезжий дом. Как в Турове и иных городах. А мы-то чем хуже? Народу у нас… в ином городе столько нет! Если не только Ратное считать, но и Нинеину весь, и Васильково, и прочие выселки да деревни.

– Хм… – скептически скривился сотник. – Так от всех деревень – даже от самых дальних – до Ратного не так и много. Ну, пусть даже полдня. Прискакал по своим делам – и домой. Да и родичи почти у всех в Ратном. Не, в заезжем доме ночевать не будут.

– Тогда в корчму зайдут, выпьют. Да и корабельщики! Вдруг да непогода – а у нас тут пристань, корчма… Мостки надо новые строить, а то стыдоба уже.

– Мостки – да. – Миша согласно кивнул. – Да и корабельщики… Вообще же это все обмозговать нужно.

Корчму-то открыть можно… Так не пропились бы потом там все свои! Ладно чужие… Хотя в Ратном – все мужики хозяйственные, справные… разве что бобыли? Так их не жалко. Молодежь? Ну, те, что в младшей страже – под присмотром строжайшим, а остальные под контролем родителей.

Со двора вдруг донеслись голоса – громкие, возбужденные. Михайла выглянул в окно, да, увидав своих – из только что отобранного отряда, – обернулся к писцу:

– А ну, Илья, позови-ка! Что-то не нравится мне весь этот гомон. Совсем…

Предчувствия сотника не обманули. И впрямь – кое-что случилось. Прямо посейчас, на охоте, урядник Дарен угодил в чей-то капкан.

– Прям на охотничьей тропе поставили! – размахивая руками, возмущенно доложил Ждан, обычно молчаливый и несколько полноватый парень. Полноватый, но вовсе не увалень, не-ет!

– Ну, не на охотничьей… чуть в сторонке, ага, – перебил Ждана нескладный с виду Жердяй, младший урядник и охотник – каких еще поискать. Жердяй был старше других, в стражу поступил недавно. Да и куда ему было податься, коль отец в лихоманку помер, братьев ляхи посекли, а матушки давно уж в живых не было? Вот и остался приживалой у дальних родичей – совсем как Горислава-Горька. Разве же это жизнь? Свою семью завести – в принципе, можно бы… Но девке приданое нужно, а парню – хотя бы изба. Обычно избу родичи строили – за сезон, но у Жердяя такие родичи, что… В общем, изба ему не светила. Однако же вовсе не из жалости сотник взял в стражу переростка. Жердяй – один из немногих – бил из охотничьего лука – белку в глаз! Учить не надо было. Так сказать, снайпер. Кто же от такого откажется?

– Так где сам Дарен-то?

– К Иулии-лекарке отнесли. Та жгут наложила, сказала – нехорошо. Всяко может быть – может, и через пару недель все пройдет, а может, хромота на всю жизнь останется, – деловито доложил Ждан.

Жердяй вздохнул и покусал губы, словно бы чувствуя себя в ответе за все случившееся:

– Мы же с ним, с Дареном, вместе впереди шли. На тетерева! Поторопился… и вот! Угодил… И кто только там капкан поставил?

– Что за капкан?

– На волка. Или на лису. Но без меток. Так те делают, кто на чужой участок забредет. Может, соседи. А может, и из Ратного кто…

Дарена заменил Жердяй. Сам и вызвался – если, говорит, надо, то могу. Да и почему бы не взять? Парень спокойный, удачливый охотник да еще и лучник, каких поискать! Так что взяли.

К Юльке Миша, конечно же, заглянул – спросить про Дарена, да и так – попрощаться. Ничего нового лекарка про Дарена не сообщила, а простились хорошо – ушли на околицу, к лесу, и долго сидели на поваленном буреломом стволе. Говорили… и даже поцеловались пару раз. Но так, по-детски… Михайла уже, конечно, входил в мужскую силу, но возлюбленную свою не торопил, понимал – Юлия для себя сама решить должна, что для нее важнее. Продолжить свой род – тоже родить лекарку и остаться свободной, или… или с любимым человеком жить, как обычная женщина. Похоже, девушка для себя этого еще не решила… или просто боялась решать, откладывала. Так ведь нельзя же откладывать-то до бесконечности!

– Я тебя не тороплю – знай! – Михайла приобнял подругу, крепко целуя в губы.

Та подалась было, откликнулась с жаром… и тут же отпрянула, вспомнив свое предназначение – лечить людей, и быть обязанной матери – сырой земле – Мокоши!

– Не сердись, милый… Тяжело мне решить.

– Я понимаю. Все же время есть – думай.

Осторожно поцеловав девчонку в уста, сотник поднялся на ноги…

– Пока же – прощай.

– Прощай… Подожди!

Юлька быстро сунула руку за пазуху, вытащила маленький мешочек на бечеве. Размерами где-то полтора сантиметра на два, изящный, из плотной ткани, с вышивкой красной нитью в виде какой-то конской морды.

– Там земля родная… – повесив мешочек Мише на шею, пояснила девчонка. – Если уж совсем на чужбине плохо придется – у Мокоши попроси заступы. Мешочек под одеждой носи, никому не показывай.

– Да понял я, да.