В осажденном городе

Мусин-Пушкин показал: ему двадцать девять лет, родился в имении родителей в деревне Зеленовке Сызранского уезда, происходит из потомственного дворянского рода, князь. В шестнадцатом году окончил Академию генерального штаба, выпущен в чине штабс-капитана. Уже в Добровольческой армии получил звание капитана; служит в должности старшего офицера в осведомительно-агитационном агентстве, сокращенно Осваг, при штабе Деникина. Осваг ведет идеологическую обработку солдат, агитацию среди населения, контрразведывательную работу в Добровольческой армии и ее окружении. Иногда офицеры Освага выполняют задания разведывательного характера и особые поручения. В данном случае Мусин-Пушкин выступал в роли разведчика и офицера для особых поручений.

В записной книжке капитана были заметки о моральном духе населения городов, в которых он побывал; о работе заводов и фабрик на нужды обороны, о наличии и формировании воинских частей.

Сведения о Пензе выглядели так:

«…моральный дух населения невысок, продуктов не хватает… Железнодорожный узел функционирует. Монетный двор, эвакуированный из Петрограда, пока не работает. Открыты пулеметные курсы, обучение войск идет плохо: недостает специалистов. Есть небольшие соединения, созданные из военнопленных, перешедших на сторону большевиков, командир Частек. Они используются для подавления крестьянских восстаний.

Приказом за номером два от восемнадцатого июля объявлен призыв в Красную Армию бывших офицеров. Явилось около сотни, многие офицеры уклоняются от призыва. В Пензе идет формирование 1-й Пензенской пехотной дивизии, начальником дивизии временно назначен Иван Фомич Лепик. Тридцать первого июля объявлена мобилизация кавалеристов и артиллеристов 1891, 1892, 1893, 1894 годов рождения, а также кавалерийских, артиллерийских и обозных лошадей. Командует 1-й революционной армией Тухачевский, политкомиссары Куйбышев и Калнин. Численность мобилизованных ориентировочно около полутора тысяч человек».

— Как же вы, князь, офицер, стали заурядным шпионом? — спросил Егоров, листавший записную книжку задержанного.

Мусин-Пушкин опустил голову, молчал. Вначале он сам болезненно переживал это. Когда ему предложили первое шпионское поручение, Мусин-Пушкин возмутился: оно противоречило, по его мнению, нравственным нормам, усвоенным им с детства. Однако князь сумел побороть чувство отвращения, внушил себе, что идет война и он обязан участвовать в ней, что служба — его патриотический долг.

Но отвечать на вопрос следователя князь не стал.

На карте, изъятой у Мусина-Пушкина, красной чертой была отмечена дислокация частей Красной Армии, синей — белых войск и чехословацких легионеров. Вблизи красной черты были нарисованы деревья, написаны их названия. Каждое дерево, как пояснил капитан, условно обозначало то или иное воинское формирование: дуб — дивизия, пихта — полк, береза — батальон, ракита — рота…

— Для кого же вы собрали эти сведения? — спросил Егоров, выслушав показания Мусина-Пушкина.

— Разумеется, для Освага.

— А для чехословаков — только письмо? — поинтересовался Земсков, присутствовавший при всех допросах шпиона.

— Нет. Я должен был устно доложить об успехах Добровольческой армии, чтобы повлиять на них в положительном смысле.

— О каких успехах?

— Об освобождении Тихорецкой, наступлении на Екатеринодар, о том, что в Добровольческую армию со всех сторон стекаются офицеры и что пленные красноармейцы переходят на нашу сторону… — На этих словах капитан поперхнулся, Иван Егорович заметил это.

— А что, действительно есть такие факты?

— К сожалению, наоборот: рядовые Добрармии бегут к красным.

— Понятно. Скажите, капитан, как вы могли добраться до Пензы со столь ненадежным документом? — спросил Егоров и показал на справку госпиталя.

— Свет не без добрых людей. В поезде я познакомился с матросом, ехавшим домой на побывку. Мы выпили, видно, я понравился ему. Матрос любил порассуждать о мировой революции, о борьбе с гидрой международного капитала, о бдительности… Всю дорогу опекал меня, при проверке документов выдавал за фронтового друга.