В осажденном городе

— Спасибо. Я долго не решалась идти к вам, — взволнованно начала она.

— Успокойтесь, расскажите обо всем по порядку.

— У меня есть подруга, Полунина Пелагея Афанасьевна, мы вместе были в женском монастыре, иногда встречаемся. — Смурыгина замолчала, смущенно опустила глаза.

— А она работает где-нибудь? — спросил Прошин, чтобы вывести заявительницу из состояния нерешительности.

— Полунина работает портнихой на дому, имеет патент. Возраст? Она года на четыре старше меня.

— И что настораживает вас в ее поведении?

— Ее квартиру вечерами посещают священники, пензенские и из районов. Сама она без видимых причин ездила в Ленинград и Москву, по ее словам, встречалась там с большими людьми…

— А именно?

— С каким-то митрополитом, богословскими профессорами. Я как-то спросила Пелагею, зачем ездит туда? Она сказала, что по делам «Сестричного братства».

— Что за «Сестричное братство»? — спросил Прошин, чтобы узнать мнение заявительницы об этой организации.

— В нее входят служители церкви, религиозный актив — словом, те, кто не согласен с обращением к верующим митрополита Сергия.

— В чем именно не согласны?

— Я не сумею объяснить, — сказала Смурыгина, лицо ее покрылось румянцем. — Сестра Пелагея дала мне прокламацию, в ней все изложено.

Смурыгина достала из сумочки сложенные листки бумаги и протянула Прошину.

«Обращение московского духовенства к митрополиту Сергию» — увидел Прошин и стал про себя читать его.

В «Обращении…» содержались резкие выпады против призыва митрополита к признанию Советской власти; московское духовенство объявляло ее безбожной, сатанинской властью; выражался протест против запрещения митрополитом Сергием «поминовения убиенных Советской властью».

Этот документ, как видно по его содержанию, выходил далеко за пределы чисто религиозной деятельности, носил откровенно политический, антисоветский характер.

— Вы можете оставить нам эту прокламацию? — спросил Прошин.

— Пожалуйста, — согласилась Смурыгина.

— А если Полунина попросит вернуть «Обращение…»? — вмешался Захаров.

— Скажу, отдала верующим.

— Но если она будет настаивать, позвоните Николаю Ивановичу, он вернет вам документ.

— Хорошо.

— Анастасия Ивановна, помогите нам разобраться в этом деле.

Смурыгина задумалась, хрустнула суставами пальцев; от сильного волнения на ее лице выступили бурые пятна.

— Не знаю, как ответить на ваше предложение, — тихо проговорила Смурыгина.

— А что смущает вас? — спросил Захаров.

— Боязно. А вдруг узнает кто, порешат.

— Это прежде всего от вас зависит, Анастасия Ивановна.

— Ладно, приму грех на душу, — неожиданно согласилась Смурыгина.

Захаров проводил Смурыгину и вернулся в кабинет Прошина.

— Что скажешь? — спросил Василий Степанович.

— Пока трудно сказать что-либо определенное. То, что воззвание митрополита Сергия вызвало резкую реакцию со стороны монархически настроенного духовенства, мы знаем. Надо подождать, посмотреть, что последует за этим.

— Ждать! Хорошенькое дело! — воскликнул Прошин. — Решительно не согласен с тобой: пожар легче предотвратить, чем потушить, когда он уже распространится. Нужно внимательно присмотреть за этой Полуниной: с кем она поддерживает контакты, кто руководит ею.

— Согласен, Василий Степанович, я подумаю.

— Это другой разговор, — сказал Прошин, подобрев. — Я тоже подумаю, а потом наши думы подробно изложим на бумаге и покажем начальнику окружного отдела.

Заявление Смурыгиной было первой вестью об опасной контрреволюционной организации, создаваемой или уже созданной священниками-монархистами. Чекисты тогда еще не знали, что Пелагея Афанасьевна Полунина — лишь небольшое связующее звено в общей цепи, что ее квартира служит пересыльным пунктом для распространения антисоветской литературы и что делами организации вершат люди, занимающие высокое положение в церковной епархии.

VI

Весною двадцать восьмого года в Пензу приехал доктор богословии профессор Григорьев Сергей Сергеевич, административно высланный из Москвы. Ему только что исполнилось сорок пять лет; рослый, холеный блондин, он был, как говорится, в расцвете мужских сил. Профессор почти ежедневно поднимался в гору по улице Московской, приходил в городскую библиотеку и целыми днями просиживал в читальном зале, требуя книги, о существовании которых даже сами сотрудницы библиотеки не подозревали: они хранились в фондах, почти, не используемых рядовыми читателями. Это были, в основном книги зарубежных психологов на иностранных языках и реже — в переводе на русский язык.

Григорьев обычно усаживался в тихом уютном уголке за колонной и что-то сосредоточенно записывал в толстую растрепанную тетрадь, которую приносил с собою.

Профессор был частым посетителем собора, не пропускал ни одного богослужения с участием епископа Кирилла. Виктор Иванович Соколов, так называли епископа в миру, был его одногодком, оба они родились в 1883 году.