— Ничего не вижу. Все зависит вот от него, — сказала девушка, ткнув пальцем в крестового короля.
Обер-ефрейтору, видно, не понравился такой вызывающе-уклончивый ответ, он был бы удовлетворен, если бы Маруся сказала, что война кончится скоро и только победой Германии.
— Ты много говорить! — закричал немец и погрозил пальцем.
Через несколько минут после того, как он ушел, забежала соседка и предупредила:
— Бабоньки, уносите ноги: фриц пошел в комендатуру.
Мария Ивановна и Маруся поспешили покинуть гостеприимный дом…
Обо всем этом Ашихманов вспомнил под крутым берегом Волги, рассказывая о Заворыкиной и Кириченко начальнику особого отдела 13-й гвардейской дивизии.
Утром он зашел к Андрею Федоровичу, рассказал о встрече с Марией Ивановной и Марусей, о полученной от них информации и о том, какие приняты меры.
— Все правильно, — одобрил Трушин. — Сергей Никитич, начальник отдела дал указание — подготовить поездку Заворыкиной и Кириченко в Гумрак. Не удастся ли им что-нибудь пронюхать об абвергруппе-104. Как ты смотришь на это?
Ашихманов задумался, долго молчал, машинально потирая переносицу.
— Чего молчишь?
— Боюсь я, Андрей Федорович, за Марусю: видно же, что она цыганка, а вы знаете, как фашисты относятся к цыганам.
— Знаю. Но она же выдает себя за молдаванку, и ей верят.
— Пока верят, — согласился Сергей Никитич. — Ну что ж, давайте пошлем.
— Где они сейчас?
— В «Цыганской заре», у них все нормально.
— Ладно, посоветуемся с ними, потом доложим наше мнение начальству.
— Договорились.
XXII
В последние дни неожиданно похолодало, моросил нудный осенний дождь.
Прошин с утра чувствовал себя неважно: корежило, как он говорил в таких случаях, голова вроде бы и не болела, но и не была свежей.
Василий Степанович придвинул стопку серой газетной бумаги, надо было подготовить спецсообщение для Москвы и городского комитета обороны о положении в городе и подвести итоги работы управления НКВД за сентябрь. Обычно самой трудной для него была первая фраза документа, а на этот раз она родилась быстро и легко.