В осажденном городе

— Не будет! Потому я и назвал эту весть обнадеживающей. Я отдал распоряжение Никандру Ивановичу Коненкову, и «мыло» уже вывозят с промышленных предприятий. Возьмите это под контроль… В городе положение очень тяжелое, — продолжал Александр Иванович после минутной паузы. — Вчера наши войска в центре отбили двадцать вражеских атак, во второй половине дня около двухсот гитлеровских автоматчиков при поддержке двух десятков танков вышли к Долгому и Крутому оврагам, заняли площадь Девятого января и часть Артиллерийской улицы. На северной окраине, в районе рабочих поселков, войска Василия Ивановича Чуйкова в трудных боях сдерживают наступление фашистов, которые прут, не считаясь с жертвами… Ладно. Я еду утром в Ленинск, там состоится совместное заседание бюро обкома и Военного совета фронта… Спокойной ночи, — пожелал комиссар, придвинул папку и стал просматривать документы. Прошин попрощался и вышел.

По возвращении Трушина из командировки, его пригласил Борис Константинович, рассказал о том, что Ася и Рая успешно выполнили задание и что Андрею Федоровичу предстоит поездка в тыл врага.

— Хотел сам побывать там, но Александр Иванович запретил, говорит, вид у меня слишком интеллигентный.

— Он прав, — Трушин окинул взглядом Бориса Константиновича, словно в первый раз видел его: высокий рост, белое холеное лицо, светлые, с аккуратным пробором волосы. — Сразу видно, какой-то начальник, — сказал он, улыбаясь.

— Я виноват, что мама таким родила? — в тон ему весело ответил Поль и уже серьезно добавил: — Пойдете втроем — ты, Ашихманов и Ася.

— Почему одна Ася?

— Она приглянулась немцу, через нее надо заманить офицера в ловушку и доставить сюда.

Борис Константинович изложил план и цели рейда во вражеский тыл, передал советы и предупреждения начальника управления.

Андрей Федорович слушал и в уме прикидывал, когда и где перейти линию фронта, как лучше выполнить ответственное и опасное задание. За короткий срок работы отдел накопил кое-какой опыт. Разведчики обычно пробирались в намеченный район ночью, днем прятались в глубоких, заросших терновником, лопухами и крапивой балках и оврагах; в селах без большого риска находили честных людей, которые не только помогали укрыться, но и соглашались выполнять отдельные поручения…

Стояла пора золотой осени, тепло припекало солнышко; колючие кусты терновника на склонах балки надели свой прощальный наряд, украшенный сизоватыми бусами ягод и оранжево-желтыми листочками. На дне в сумеречной сырости буйствовали заросли репейника с опушившимися корзинками соцветий, борщевика, высоко выбросившего грязно-белые зонтики, и по-весеннему ярко-зеленой крапивы.

В балке до наступления темноты укрылись Трушин, Ашихманов и Ася. До Карповки оставалось семь-восемь километров, но наступающий рассвет загнал их в заросли. Место было надежное, времени достаточно для того, чтобы отоспаться и еще раз обсудить в деталях предстоящую операцию. На куст репейника села маленькая птичка и начала быстро-быстро клевать семена. Клюнет — и посмотрит на людей, клюнет — и опять на людей…

— Ой, какая крохотулька! — восторженно шептала Ася. — Что за птичка?

— Это самая маленькая синичка, — сказал Трушин, — у нас ее почему-то гаечкой называют.

— Гаечка? Красиво!

Птичка, должно быть, заметила внимание к ней, вспорхнула и улетела.

Помолчали минуты две-три.

— Ася, твой ухажер, наверное, заждался, — пошутил Ашихманов, — новые серенады разучил на губной гармошке.

— А вы, Сергей Никитич, откуда знаете, на чем он играет?

— Сама же ты рассказывала.

— Ой, я совсем забыла! Правда, он один раз играл на губной гармошке.

— Ася, тебе надо бы принарядиться, чтобы завлечь рыжего, — сказал Трушин. — А то такая замарашка…

— У меня в узелке, между прочим, есть голубое крепдешиновое платье. Наряжусь, наведу марафет — не только фриц, а и вы с Сергеем Никитичем в шпалы ляжете. — Девушка озорно сверкнула синими глазищами.

— Прекрасно! — пошутил Ашихманов. — Я тогда вызову рыжего на дуэль, затолкаю ему кляп в рот и приволоку в «Цыганскую зарю».

— Желаю успеха, — весело проговорила Ася. Положив под голову узелок, она попыталась уснуть, но минут через пять поднялась. — Нет, не усну. Товарищи мужчины, мне скучно, расскажите что-нибудь, а то все о делах и о делах… Андрей Федорович, расскажите про свою первую любовь.

— А я не помню: дружил со многими девушками, и все они…

— Тс-с-с! — Ашихманов предупреждающе поднял палец.

Дорога проходила метрах в двухстах от балки, где они укрывались. Послышался нарастающий рокот мотоцикла, а затем — громкая немецкая речь и лай собаки, вероятно овчарки. Чекисты притихли.

— Если сунутся сюда, стрелять с близкого расстояния и одиночными, — шепотом предупредил Трушин. — Надо беречь патроны.

Немцы подошли к краю балки, собака не унималась. Фашисты дали длинную очередь по дну балки, собака замолчала. Видно, ее собачье самолюбие было удовлетворено: все-таки ее сигнал не остался без внимания.

Немцы поговорили о чем-то и удалились, снова зарокотал мотоцикл.