Чем дальше, тем гуще уснащалась его речь энергическими выражениями. Когда внизу на полигоне споткнулся впопыхах гранатометчик, зарыв в песок свою трубу и кувыркнув с ног второго номера, он сплюнул, махнул рукой и отвернулся. — Полк небоеспособен, — угрюмо резюмировал. — Офицеры подают солдатам пример жульничества и очковтирательства. Подушки в казарме ровняются по нитке, трава красится зеленой краской, а солдаты берут социалистические обязательства: вот результат. А гранаты бросать боятся — страшно! В парке занятия как? выстроит взвод на солнцепеке и талдычит. А солдат преет и терпит: скорей бы кончилось. Да выведи их в лес, посади в тени, дай расстегнуться, чтоб он видел, что ты его щадишь, бережешь! Гоняй до полусмерти, но чтоб он понимал: для дела, со смыслом! — Он достал портсигар, прикусил сигарету. — Служить не хотят — а почему? много бессмыслицы и унижений, мало воли. И считает дни до приказа. А служить — весело надо, в охотку — дело мужское! чтоб зубы скалил. Оттого и дедовщина, что снизу вверх показуха, а сверху вниз хамство: у кого на звездочку больше, тот другому тычет… товарищи офицеры… Сам грешен. Ему как себя уважать, чем в себе гордиться? вот и ищет того, над кем главным будет… А взводным удобно: старики отвечают за порядок! А комиссии смотрят бумажки и наглядную агитацию. Черт его знает, неужели и войны ничему не учат? Мы ведь с вами профессионалы, а не чиновники. — Кинул окурок в траншею, отвернулся: — Отбой. Людей и технику в гарнизон. Ну, поехали к тебе — раздавать всем сестрам по серьгам.
Но, хотя все уже приблизились к машинам, чтобы ехать, на полигоне, очевидно по инерции, еще что-то происходило. Потому что из дырявого лесочка вдруг вылетела куцая батарейная колонна, расходясь веером, резервный тягач отстал и ткнулся за куст, шесть остальных развернулись с ходу, из них разом, как чертики из шкатулок, выскочили расчеты, отцепили и развели станины, слетели чехлы, кувалды звякнули по сошникам, вгоняя в землю, длинные хоботы противотанковых пушек выстелились над травой, одинокая фигурка за боевой линией взмахнула флажком, и пушки ударили четким залпом — километровые дорожки пыли взметнулись от стволов и протянулись к зеленым щитам — снаряды шли по низкой траектории и, судя по этим дорожкам, уткнулись, точно в щиты. Заняло все это менее минуты.
Командующий поднял бровь вопросительно.
Батарея дала два залпа, мигом снялась на подлетевшие тягачи и переместилась метров на пятьсот влево, на позицию с передвижным щитом.
— Кто это упражняется? — спросил командующий, показывая, что удивлен тем, что в столь завалящем полку кто-то что-то умеет, и то по недоразумению, надо полагать.
— Командир противотанковой батареи капитан Степченков! — с особенной четкостью доложил командир полка.
— А что без приказа? Задобрить меня хотите?
— Никак нет! — рубил полковник.
Командующий неохотно протянул руку, в которую адъютант вложил бинокль. Внизу на мятой равнине орудия уже были приведены «к бою». Щит полз вдоль линии. Гулко стукнуло первое орудие, высоко подпрыгнув на колесах и на миг зависнув в полевом шатре, словно подавилось проглоченным в отказе стволом. В бинокль отчетливо просматривалось, как белые щепки брызнули за щитом от образовавшейся дырки.
— Хм, — сказал командующий утомленно.
Еще пять хлопнули поочередно, и пять раз споткнулся пятнистый прямоугольник в своем движении.
— Хм, — повторил командующий.
Щит пополз назад. Одновременно скакнули три пушечки, три нити легкого праха слились в цель, щит резко дернулся в размахах, помедлил, последовал дальше. Врезали залпом три другие.
— Неужто умеет? — с напускным презрением спросил командующий.
— Умеет, — подтвердил полковник.
Батарея дудухнула единым громом, оседающая муть клубилась над огневой: щит расщепился иззубренно, улетела вкось кувыркающаяся доска.
Командующий оперся о крыло машины и сдвинул фуражку.
— Дай-ка сюда этого комбата, — приказал он.
Газик сорвался с места и рискованно полез прямо вниз с холма. Все наблюдали, как он катит по полю к батарее, останавливается…
Через пяток минут, газуя и рыча, он выскочил наверх, открылась дверца, и взорам ожидающих явилось воронье пугало.
Тощая кривая фигура, путая шаг, с издевательской нелепостью промаршировала к командующему, и растреснутый тенорок доложил:
— Товарищ генерал-лейтенант? Командир противотанковой батареи…….полка капитан Степченков по вашему приказанию прибыл! — Он лихо опустил от козырька руку, из-под топорщащегося хэбэ выпал грязный носовой платок.
— О Господи, — сказал командующий. — Один есть офицер у тебя в полку, так и того вблизи показывать никому нельзя.
По свите дунуло смешком. Ко всему вдобавок, на вишневом шнобеле комбата отблескивали невероятные очки — толстые, с какими-то составными стеклами, подобающие, наверное, профессору филологии в читальном зале, испортившему зрение в архивных изысканиях.
«Пятнадцать суток ареста за внешний вид!..»
Командующий посуровел и выпрямился.
— Спасибо за отличную стрельбу, капитан! — отчеканил он, взяв под козырек.