Часть 2
Париж
— Закройте глаза.
Девушка начала кончиками пальцев вбивать ему в щеки и в лоб кольдкрем, мазнула по переносице, а потом распределила крем по всему лицу. Быстрые удары пальцев прошлись по нижней челюсти и дальше вниз по шее, почти до самого воротника, где тут же зашуршало заботливо подоткнутое ею бумажное полотенце. Он услышал перезвон маленьких склянок и пудрениц, мягкий шорох салфеток, когда их вытягивают из коробки. Она чем-то мазнула его по самой макушке, потом сделала паузу. По уже успевшей изготовиться к этому коже прошлись ворсинки, покрыв ее пудрой. Скулы, ноздри, кончики ушей. Она приподняла ему подбородок, чтобы откинуть голову назад. Он почувствовал липкое прикосновение салфетки. Ее пальцы прижали салфетку к коже у него на шее, потом стянули, как кожицу с плода.
— Готово.
Вогнутая зеркальная поверхность отразила его голову. Бескровное отражение лица глядит в глаза самому себе. Он узнал треугольный выступ волос на лбу, небольшие мешки под глазами. Невыразительный рот над ничем не примечательным подбородком. Ближе к двадцати годам лицо у него вытянулось, и тогда кое-кому внешность его начала казаться поэтической. А другим — лошадиной. Самая печальная лошадь на свете.
После тридцати он опять округлился, и с тех пор это лицо стало его лицом. Сегодня вечером оно, размалеванное, появится на телевизионных экранах по всей стране. Мысль перекривит и без того изборожденный морщинами лоб. Эти серые губы станут отвечать на вопросы. Ему придется носить на себе эту бесцветную клоунскую рожу.
— Такое впечатление, будто я уже умер, — сказал он.
— Освещение в студии очень сильно меняет очертания лица. Тени будут падать вот так, — Барышня попыталась руками показать ему, как это будет выглядеть, — Макияж — это нормально. Здесь всем делают макияж.
Кисточка метнулась к крохотному пятнышку у него над глазом. Сол сморгнул и кивнул. Это был самый длинный ее монолог с тех пор, как он вошел в гримерную. Привел его сюда продюсер, который долго рассыпался в любезностях, прежде чем оставить его на попечение визажистки. А та просто молча указала на кресло, в которое ему следовало сесть. А потом принялась за работу. Он подумал: скорее всего, она просто нервничает. Она достаточно молода, чтобы знать его стихи с детства. Во Франции они — часть школьной программы.
Сзади отворилась дверь, и в комнату заглянула какая-то женщина. Он смотрел в зеркало, как голова ее повернулась налево, потом направо — и исчезла. Этот номер она исполняет уже третья по счету. Всякий раз Сол с надеждой поднимал взгляд, но это опять была не Рут. Наверняка она сейчас где-то в этом же здании, проходит точно такую же процедуру в точно такой же комнате. И головы, которые поплавками выныривают из ее дверного проема, точно так же неразличимы между собой. Вот только она наверняка спрашивает у них с гнусавым калифорнийским акцентом, кто они такие и какого черта они здесь забыли?
С него стянули бумажное полотенце. Девушка шумно скомкала его в руках и зашвырнула в угол. Как странно, должно быть, тянутся ее дни в этой комнате, подумал он: сидеть здесь и подмалевывать жрецов для ярко освещенного храма наверху. А друзьям своим она рассказывает о родинках и бородавках, прыщах и угревой сыпи. Даже у собственной кожи есть от тебя секреты. Ему никогда раньше не приходилось появляться на телевидении. А интервью он в последний раз давал чуть не двадцать лет тому назад.
— Как говорят американцы, — сказал у него за спиной голос и тут же перекинулся на издевательски нарочитое американское произношение: — «Ну ты прям как картинка».
На сей раз он не заметил, когда открылась дверь. Из коридора в комнату волной накатил заряд шума. В комнату протиснулась Славина башка — с нервической ухмылкой на губах.
— Фоше интересуется, не хочешь ли ты присоединиться к нему в Зеленой комнате, — продолжил Слава, — Мы не против?
Вопрос свой он в равной степени адресовал и девушке, и сидящему перед ней в кресле мужчине. Она кивнула: все готово. Он поправил галстук.
— Против, — сказал он.