В обличье вепря

Вепрь смотрел, как они идут к городу, шел по их следам, и возбуждение нарастало. Луна скрылась из виду, и наступившая тьма была чернее любой другой, ему известной — если не считать пещеры. Вдалеке, на севере, громыхала и переблескивала всполохами гроза, но не освещала ничего, кроме себя самой. Он был заперт в собственной слепоте, как будто до сих пор не покидал глубин горы.

Та же самая тьма, должно быть, ослепила и людей, замурованных в эту ночь в стенах Калидона. Эту тьму он знал как облупленную, как она вытягивается, и растекается, и оседает в укромных углах города. Вепрь думал о том, как эти люди на ощупь пробираются по улицам и дворам, спотыкаясь о разбросанные камни и разрушенные стены, покуда хищники выслеживают их, крадутся по крышам и вычерчивают в темноте их маршруты. Вепрь смотрел, как первый проблеск света закогтил подбрюшье восточного края неба, ждал, когда свет доберется до запада и располосует его рубцами розоватой и желтоватой заболони, когда он вцепится наконец как следует в темные жировые складки ночи и проберет ее до костей.

Но бескостное тело неба расселось надвое, распадаясь и растворяясь, выплескивая на ходу потоки света в каменистые лощины на востоке, где изломанные морозом скалы уже почувствовали на себе те же самые когти, что ищут сейчас в их шкуре потертости и трещины, радуясь знакомой тайнописи шрамов, — так, словно свет и тьма были два сонных зверя, которым пригрезилось, что они сцепились между собой, и вот, проснувшись, они поняли, что эта схватка взаправду. Солнце выгнуло горизонт сводчатой аркой. В долине Калидона впиталось в землю озеро тьмы. Утро, отметил про себя вепрь.

Вепрь укрылся среди деревьев. Вниз по склону сплошь рос утесник и еще какая-то жесткая, кочками торчащая трава. Город лежал как разбитый, брошенный в панике боя доспех, тускло-серый в предутреннем свете: и только теперь, когда солнце уверенно легло на его камни, он прожелтел до бронзы. Тех, кому удалось найти спасительную гавань, разбросало по разным ее концам. С тенистых высот в верхней части долины выжившие на вид казались не больше муравьев, а оружие в их руках — крохотными соломинками и щепочками, которые слепой инстинкт заставляет их тащить с собой. Заря, которая для столь многих настала слишком поздно, послужила для живых сигналом, что они должны собраться вместе и сосчитать мертвых.

Однако те напасти, что уменьшили их число, имели место во тьме, и истинная их природа была неведома никому, даже вепрю. Крики вспыхивали и тут же пресекались в неспокойном ночном воздухе. Те люди, что трудились в загонах для скота чуть дальше по склону горы, поднимали головы, некоторые из них, закончив работу, куда-то ускользали. Крики говорили о скоротечных вспышках боли перед тем, как хрустнет трахея, или горло захлебнется кровью, или рассядется распоротая плоть, или будет нанесен последний сокрушительный удар. Вепрю это было вполне понятно. Он был единственным зрителем этого спектакля.

Теперь, в свете утреннего солнца, те, кто выжил, могли покинуть молчаливые городские стены. Тень Калидона начала скользить по склону горы, по направлению к самым дальним загонам, теперь уже пустым. В храме тоже никого не было, а над его крышей поднималось жаркое марево.

Охотники собрались в кучку. Руки поднимают оружие вверх, размахивают им. Долина Калидона стала плоским противнем спекшейся земли, неотличимым от лежащей внизу равнины. Движущиеся по ней крохотные фигурки начали расплываться в мареве, а потом и вовсе слились, превратившись в членистое насекомое, которое сползало вниз, к реке, чтобы напиться, а на обратном пути опять рассыпалось на составные части. Со склона они ушли уже после полудня, повернулись спиной к горам и отступили назад, на равнину. Дующие с далекого залива сквознячки прокатили волну их запаха вверх по склону, вплоть до укромной полосы деревьев, смешав по дороге с диким тимьяном и идущим от храма трупным смрадом: их свежий пот, их собаки, разгоряченные и взбудораженные. Одна обернулась и тявкнула, поднявши взгляд чуть выше линии изувеченных олив, шаря взглядом под темным древесным пологом. Но вепрь даже не пошевелился. Охотники минули опустевшие загоны, минули храм, а потом, обогнув один из отрогов Аракинфа, которыми тот намертво вцепился в прибрежную равнину, исчезли из виду.