В новую жизнь

Потомъ отецъ съ хозяиномъ куда-то ушли, а Сеня сидѣлъ въ углу, у лохани, оглушенный лязгомъ и визгомъ металла. Мальчикъ бросилъ раздувать горнъ и уже вертѣлъ громадное колесо, насмѣшливо поглядывая на „новичка“.

Уже къ вечеру возвратился отецъ, далъ Сенѣ пятакъ и сайку, покрестилъ, похлопалъ по спинѣ и сказалъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ:

— Изъ милости Иванъ-то Максимычъ ужъ взялъ… Ты это самое понимай… изъ милости… Кому ты нуженъ? Чувствуй и потрафляй…

Прибьетъ ежли, — смолчи. Такъ ужъ вы, Иванъ Максимычъ, обучите ужъ… замѣсто отца, стало быть… Ну, прощай!

Онъ еще разъ потрепалъ Сеню по спинѣ, хотѣлъ что-то сказать еще, постоялъ, подумалъ и ушелъ совсѣмъ. Хозяинъ велѣлъ Сенѣ снять сапоги и далъ опорки, отобралъ зипунъ и шапку и выдалъ пальтишко, фартукъ и старый, безъ козырька, картузъ.

— Приглядывайся пока что… Вотъ тащи съ Васькой лохань.

Вертѣвшiй колесо мальчикъ взялъ изъ угла палку и показалъ, какъ надо дѣйствовать. Въ заднемъ углу двора они вылили помои въ яму, и мальчикъ сказалъ:

— Здоровый ты… Какъ тебя звать?.. Сенька?…. А меня Васька. А хозяина „Рыжимъ“ зовутъ, только ты не фискаль… Объ стѣнку умѣешь играть? Ужли не умѣешь?!.. Плевое дѣло. Тебѣ отецъ денегъ далъ?

— Да, пятачокъ…

— Ну, вотъ въ воскресенье сыграемъ. Я тебѣ и въ три листика покажу. Ты деревенскiй?

— Да. У насъ земля есть въ „Хворовкѣ“…

— А я изъ шпитательнаго… Отецъ тебя бьетъ?..

— А за что?..

— Ну, вотъ… такъ… мало ли…

— Нѣтъ. Такъ потаскаетъ разокъ, а то ничего…

— Ужли не билъ? ишь ты… А Рыжiй нашъ злющiй… Каждый день выволочка. Сгребетъ за волосы… такой чертъ…

Сеня слушалъ Ваську и думалъ: зачѣмъ отдалъ его отецъ къ хозяину?

Глава VI. У колеса

Первыя недѣли были особенно тяжелы. Не легко было привыкнуть къ новымъ порядкамъ; приходилось быть на чеку, не пропустить, среди ужаснаго шума, хозяйскаго окрика и летѣть по первому зову. Въ программу пятилѣтняго „ученья“ входили неизмѣнные подзатыльники, безъ чего, казалось, не могла бы дѣйствовать мастерская. Иванъ Максимычъ давалъ тычки и подзатыльники между дѣломъ и какъ-то машинально; хозяйка больше прибѣгала къ „таскѣ“. День принадлежалъ Ивану Максимычу, вечеръ — хозяйкѣ, вѣчно кашлявшей и страдавшей зубами.

— Лопать-то лопаешь хозяйское, а за самоваромъ, дьяволенокъ, не доглядѣлъ!..

И Сеня получалъ „таску“.

— У, каторжный! хоть бы сдохли вы всѣ, окаянные!.. Дѣвчонка оборалась, а онъ и ухомъ не ведетъ…

Следовала энергичная „выволочка“.

— А меня утюгомъ какъ двинетъ, вотъ въ самое это мѣсто, — показалъ Васька ожогъ на щекѣ. — Такая вѣдьма…

Съ утра и до глубокой ночи нельзя было присѣсть отдохнуть: приходилось бѣгать въ булочную за хлѣбомъ, гдѣ всегда давали „привѣсокъ“ сладкаго, обыкновенно съѣдавшiйся дорогой; въ мясную и на рынокъ съ хозяйкой, на бассейнъ за водой, въ желѣзныя и москальныя лавки; приходилось два раза въ недѣлю нести въ „городъ“ товаръ — кастрюли и самовары.

Но, кромѣ этихъ работъ, была и еще работа спецiальная.

Посрединѣ мастерской стояло большое, или, какъ говорилъ Васька, “чортово“ колесо, — приводъ съ бѣгающей по немъ широкой кожаной лентой. Лента эта вертѣла длинную желѣзную палку съ колесиками, отъ которыхъ шли ремешки къ станкамъ. Къ этому-то колесу, въ качествѣ двигателя, и былъ приставленъ Сеня.

— Колесо!.. — кричалъ мастеръ.

Сеня повисалъ на ручкѣ привода, колесо медленно повертывалось съ унылымъ пискомъ, и маленькiе станочки и точилки-полировщики начинали жужжать. Первое время Сеню очень занимала эта работа: онъ одинъ давалъ жизнь мастерской, заставлялъ жужжать и вертѣться станки.

Но, когда раскачавшееся колесо ударило его раза два по подбородку и швырнуло на полъ, онъ возненавидѣлъ его и понялъ Ваську.

— Ты что-жъ, чертенокъ!.. — кричалъ изъ-за перегородки Иванъ Максимычъ. — Только упусти еще у меня!

— Два года его вертѣлъ, — такое чортово колесище… — пояснялъ Васька. — Я ужъ его сломалъ разъ, да опять сдѣлали. Одного мальчишку чуть не пришибло…

День въ мастерской начинался съ шести утра и кончался въ восемь, когда старшiй мастеръ Кириллъ Семенычъ снималъ съ головы ремешокъ.

Тогда всѣ бросали работу и шли мыть руки, потомъ выходили курить къ воротамъ, а Сеня съ Васькой поступали въ распоряженiе хозяйки. Потомъ ужинъ, потомъ надо убрать посуду, принести воды, подмести мастерскую.

Потомъ Иванъ Максимычъ отправлялся въ трактиръ, и надо было дожидаться его и не задержать за дверью.

Кончивъ работы, мальчики приносили изъ чулана рваные тюфяки и устраивались спать на полу. Тушилась лампа, и въ уголкѣ, возлѣ лохани, начиналась бесѣда. Вспоминались мелкiя радости, прошлое, такое счастливое въ сравненiи съ настоящимъ. Сеня говорилъ о деревнѣ, о дѣдѣ Савелiи, объ Иванковской школѣ, о поѣздкахъ въ „ночное“.

— И волки у васъ есть? — спрашивалъ восторженно Васютка. — А вѣдмеди есть? Ужли нѣтъ вѣдмедей: а? Ишь, крысища бѣгаетъ… А есть у васъ тамъ… тигра?…

— Нѣтъ. У насъ больше зайцы!.. Надысь Семенъ волка вилами запоролъ…

— Хорошо у васъ, — вздыхалъ Васька. — А я и въ лѣсу-то не былъ ни разу… Меня, говорятъ, на камняхъ нашли, на мостовой.