В новую жизнь

Сталъ смотрѣть и Савелiй.

— Погоди… Нѣтъ ничего.

— Да не видишь ты… Вонъ надъ овражкомъ-то, гдѣ коровы закопаны… Ишь, ихъ сколько повалило!..

— Вижу теперь… вижу… много… охъ, много… си-ила…

— Да что ты трясешься какъ, а? дѣдушка!..

— Холодно, Сеня… Ну, глянь-ка еще…

— Плывутъ… ужъ надъ дворами плывутъ… Густыя какiя, кучками все…

— Кучками?

— Чисто вата… кучковыя…

Дѣдъ сталъ молиться на цероквь.

Они стали спускаться съ откоса, а изъ-за лѣса плыли облака, рыхлыя, бѣлыя, сбивались въ кучи, громоздились въ волшебныя постройки. Они наползали на солнце. Стая галокъ черной, изгибающейся полосой съ крикомъ тянулась надъ болотомъ. Изъ церкви расходился народъ. Дѣдъ Савелiй не говорилъ ни слова. Сеня тоже молчалъ. По примѣтамъ дѣда онъ зналъ, что и въ этомъ год урожая не будетъ, и его маленькое сердце болѣло. Въ немъ зарождалась любовь къ землѣ, и ему было обидно и за эту безплодную землю, и за облака, и за дѣда.

Дома дѣдъ залѣзъ на печь и только тамъ, въ темномъ углу, сталъ молиться. Сеня смотрѣлъ на него и думалъ, — о чемъ такъ горячо молится дѣдъ и отчего плачетъ.

— Не плачь, дѣдушка… Вотъ лѣто придетъ, мы съ тобой сѣно будемъ ворошить…

Бабка Василиса принесла крещенской воды, покропила избу, сѣнцы, коровенку и дала попить дѣду; потомъ велѣла Степанидѣ вынуть изъ люльки Танюшку.

— Держи ей голову-то… Что-то она синяя какая… Ну, Господи, исцѣли… Авось полегчаетъ…

Танюшка хрипѣла и корчилась въ сильныхъ рукахъ Степаниды.

Багровыя полосы ярко обозначились на спинкѣ.

— Ну, помретъ она? — заплакала Степанида.

— Сбѣсилась ты… съ крещенской-то водицы… А и помретъ… ангельская душенька… Что ей мытариться-то!..

Танька горѣла. Въ избѣ было слышно, какъ въ дѣтской грудкѣ переливались хрипы.

Николай проснулся, выпилъ воды и велѣлъ ставить самоваръ.

Къ ночи дѣвочка померла.

Бабка Василиса положила посинѣвшее тѣльце на лавку, подъ образа, поставила въ головахъ крещенскую свѣчечку и накрыла кисейкой маленькую покойницу. Сеня сидѣлъ на лавочкѣ рядомъ и плакалъ.

Степанида, какъ закаменѣлая, сидѣла въ темномъ углу, а дѣдъ молился на печкѣ.

Крещенскiя звѣзды ярко горѣли въ небѣ. Крѣпчалъ морозъ на дворѣ, потрескивали старыя избы.

Глава III. Неожиданность

Когда Николай жилъ зимой въ городѣ, въ семьi бывали веселые дни.

Приходило письмо изъ Москвы, и Сеню заставляли читать новости и распоряженiя по хозяйству. Весной прiѣзжалъ отецъ, „Сѣраго“, встречали, какъ кормильца, радовались на подарки. Потомъ „Сѣрый“ увозилъ соху въ поле, и Сеня съ отцомъ отправлялись пахать. Сеня зналъ, что за мосткомъ черезъ канаву тянется ихъ полоска, и съ гордостью брался за соху, весело посвистывая на пактоватаго „Сѣраго“. Потомъ сѣяли овесъ, сажали картошку, потомъ косили и возили сѣно… И все, что было у нихъ, давали земля, „Сѣрый“ и отецъ. А теперь…

Теперь „Сѣраго“ нѣтъ, и нельзя его замѣнить; отецъ ходитъ на фабрику, сердитый, усталый. Придетъ весна, а онъ также будетъ ходить на фабрику, и останется пустая полоска. Жизнь мѣнялась. Дѣдъ вздыхалъ на печи, мать часто плакала.

— Мамъ, а, мамъ?… Когда лошадь-то покупать будемъ, а?..

— Уйди ты!..

Сеня отправлялся къ дѣду.

— Дѣдъ Савелiй!.. А лошадь-то будемъ покупать, а?..

Корову скоро продали, такъ какъ нечѣмъ было кормить. Утромъ въ воскресенье Николай вывелъ со двора шершавую „Желтушку“, Степанида поплакала, и корову повели на базаръ. Вечеромъ Николай принесъ восемь рублей и сказалъ:

— Можетъ, къ веснѣ и лошадь обглядимъ. На фабрикѣ впередъ попрошу.

— Дѣдъ, лошадь къ веснѣ купимъ! — обрадовался Сеня.

— Что Богъ дастъ, — вздохнулъ дѣдъ.

Побывалъ Сеня и на фабрикѣ. Когда онъ вошелъ въ громадный корпусъ, гдѣ съ трескомъ вертѣлись челноки, и щелкали ленты приводовъ, гдѣ было душно, шумно и страшно, у него закружилась голова.

И долго еще шумѣло въ ушахъ, когда онъ шелъ по снѣжному полю къ деревнѣ… Нѣтъ! онъ будетъ дышать полной грудью на вольной волѣ полей… Онъ будетъ косить на зарѣ росистую траву, пахать, сѣять и молотить. Онъ будетъ слушать веселыя пѣсни жаворонка, а не свистъ станковъ, онъ будетъ работать для себя и семьи на своей землѣ. Онъ думалъ… Надежды сбывались. Послѣ Пасхи всей семьей пойдутъ покупать лошадь, а тамъ и урожай будетъ. Можетъ быть, дѣдъ и ошибся. А тамъ и корову купятъ, и опять все пойдетъ, какъ и раньше.

Но тутъ случилось событiе необычайное, перевернувшее жизнь всей округи.

Въ концѣ февраля въ Иваново прiѣхали люди, въ высокихъ сапогахъ и съ свѣтлыми пуговицами, привезли съ собой невиданные инструменты, — трубы какiя-то, цѣпи и пестрыя палки, — и стали ходить по полямъ. Это были желѣзнодорожные инженеры.

Они ставили вѣхи, измѣряти высоты, чертили планы.

Въ первый же день прiѣзда странныхъ людей пронесся слухъ, что будетъ надѣлъ земли, и дѣдъ Савелiй точно ожилъ и сказалъ внуку:

— Вотъ и дождались, Сеня… Нарѣжутъ на тебя землицы, и будешь ты заправскiй хрестьянинъ. И не ходи ты на хвабрику…

— Нѣтъ, дѣдъ, не пойду.

— И не ходи. Теперь у тебя земля… Самъ себѣ голова. Ежели есть земля, никто тебя не зашибетъ, — самъ себя прокормишь…