В новую жизнь

Кладбище лежало на полѣ, среди громадныхъ ямъ и рвовъ, оставшихся отъ кирпичнаго завода. Въ вершинахъ березъ и кленовъ уныло кричали галки. Кириллъ Семенычъ ходилъ среди могилъ большими шагами и читалъ надгробныя надписи. И у всѣхъ на душѣ было также скучно, какъ въ тихихъ вершинахъ березъ съ черными пятнами гнѣздъ.

Кладбище навѣяло на Сеню грусть: здѣсь онъ еще сильнѣе чувствовалъ свое одиночество. Отецъ и мать далеко, письма нѣтъ. Живы ли они…

Дорогой домой Кириллъ Семенычъ угостилъ Сеню и Васютку квасомъ и мочеными грушами.

— Эхъ, братики!.. Вотъ и грушки поѣли, и кваску попили. А я-то какъ жилъ… Ни души у меня родной не было…

— А мать-то у васъ, Кириллъ Семенычъ, въ деревнѣ жила? — спросилъ Сеня.

— Мать-то… — вздохнулъ Кириллъ Семенычъ. — Не у всякаго мать бываетъ, братики… Вонъ у Васьки нѣтъ матери… Ну, живѣй, на конку полѣземъ!.. — оборвалъ онъ разговоръ, и всѣ трое побѣжали догонять отходившiй отъ заставы вагонъ.

Наступили осеннiе дни. На улицахъ была грязь, днями лилъ дождь. Въ мастерской огни зажигали рано. Сырость выступала по угламъ, и было холодно спать на полу. Мастера не выходили къ воротамъ, а послѣ работы сидѣли на лавкахъ и дымили махоркой. Кириллъ Семенычъ пристраивался къ лампочкѣ и читалъ.

Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ Васютка жался у печки.

Ночью Сеня чувствовалъ его горячее дыханiе и бредъ.

Утромъ Васютка не поднялся съ постели.

— Васька, ставь самоваръ! — крикнула хозяйка. — Ты чего это, паршивецъ, не поднимаешься?..

Вася не двинулся, чуть повернулъ голову и просительно смотрѣлъ на хозяйку.

— Васька-то никакъ заболѣлъ, — сказала хозяйка мужу.

— Ты чего это, а?.. Васька! — спросилъ Иванъ Максимычъ.

— Голову кружитъ…

— А, чортъ!.. прохватило… Вставай-ка… расходишься…

Но тутъ вмѣшался Кириллъ Семенычъ.

— Чего тревожить-то… вишь, красный лежитъ…

День начался. Стучали молотки, визжали подпилки, скрипѣло большое колесо. Гарь стлалась по мастерсокй изъ горна. Въ уголкѣ, недалеко отъ лахани, лежалъ Васютка, прикрытый съ головой грязнымъ лоскутнымъ одѣяломъ.

Наступилъ вечеръ.

— Что, Васька? ужинать будешь, а? — спросилъ Сеня.

Вася открылъ глаза и молчалъ. Подошелъ и Кириллъ Семенычъ.

— Что, парнишка? какъ дѣла, а?

— Ки-риллъ Семе-нычъ… — хриплымъ голосомъ зашепталъ Васютка.

— На волю бы… дыхать тяжко… глотку захватило…

— Глотку?.. — тревожно спросилъ мастеръ. — Хозяинъ, а, хозяинъ! Иванъ Максимычъ!.. въ больницу его надоть… глотка у него…

Иванъ Максимычъ собирался въ трактиръ.

— Завтра отправимъ… Можетъ, отлежится.

Весь вечеръ Кириллъ Семенычъ съ Сеней сидѣли возлѣ Васютки.

— Э-эхъ… ни отца, ни матери… никому-то не нуженъ.

— Постой-ка… бредитъ никакъ…

Оба наклонились надъ больнымъ.

— Ишь… это онъ про груши… какъ на кладбище ходили… помнитъ… — сказалъ Кириллъ Семенычъ. — И радости-то всей, что грушки съѣстъ. Вотъ зима придетъ, — подъ Дѣвичье свожу васъ, на каруселяхъ прокачу…

— А не помретъ онъ? -

— Помретъ, — царство небесное… Маяться не будетъ… Что былинка въ полѣ… безъ родного глазу растетъ…

Прошла ночь. Вернулся Иванъ Максимычъ, и заснуло все въ мастерской. Сеня уже сталъ забываться, какъ вдругъ сильный хрипъ разбудилъ его. Онъ поднялся на локтѣ и прислушался. Было темно и страшно, и въ этой темнотѣ слышались прерывающiеся хрипы задыхавшагося человѣка.

— Кириллъ Семенычъ! — крикнулъ Сеня въ страхѣ. — Кириллъ Семенычъ!.. Вася помираетъ!..

Мастеръ вскочилъ, зажегъ лампочку и подошелъ къ Васютке. Вася, разметавшись, лежалъ съ закрытыми глазами и хрипѣлъ. Голая грудь съ мѣднымъ крестикомъ подымалась часто-часто.

— Помираетъ никакъ… — дрогнувшимъ голосомъ сказалъ Кириллъ Семенычъ. — Вася, Васютка!.. Господи!.. Эй!.. Иванъ Максимычъ! хозяинъ!..

Онъ сталъ стучать въ дверь за перегородку.

— Васька помираетъ!.. вставай!!!

Ужасъ охватилъ Сеню. Онъ сидѣлъ на лавкѣ и не отрывалъ глазъ отъ угла, гдѣ, освѣщенный тусклой лампочкой, лежалъ на грязномъ тюфякѣ задыхавшiйся Васютка. Возлѣ стоялъ взъерошенный хозяинъ и мастера, Кириллъ Семенычъ спѣшно натягивалъ сапоги.

— Въ больницу надо… чево тутъ… — бормоталъ хозяинъ.

— Безъ тебя знаю, — кричалъ Кириллъ Семенычъ. — Давеча надо было!.. Вамъ что!.. Говорилъ давеча отвезти… Медицины не понимаете!.. Давай его пачпортъ!.. ну!..

Всѣ суетились, бѣгали. Кириллъ Семенычъ натягивалъ на Васютку пальто, сверху укуталъ своимъ полушубкомъ и обвязалъ шарфомъ.

— Мальчишка на камняхъ спитъ, у двери… Сколько разъ говорилъ — лавки сдѣлать — горячился Кириллъ Семенычъ.

— Сами-то на перинахъ дрыхнете…

Извозчикъ былъ нанятъ. Кириллъ Семенычъ взялъ Васютку на руки и вынесъ изъ мастерской.

— Ишь, развоевался, старый хрѣнъ… — мрачно сказалъ Иванъ Максимычъ, уходя досыпать ночь.

— Сурьезный старикъ, — говорили мастера, — холоду напустилъ…

Глава IХ. Куда идти?

Утромъ Кириллъ Семенычъ разсказывалъ:

— Какъ прiѣхали въ больницу, сейчасъ его въ ванну потащили… Ужъ тамъ возьмутся. Молодой все народъ, живой… Чистота!.. Докторъ горячiй такой… „Чего, говоритъ, до коихъ поръ держали?… Такую, говоритъ, болѣзнь въ самую пору надо захватить… Дурачье, говоритъ, вы…“