В нашем квадрате тайфун

Отец Габо был хорошим охотником. Одно время он служил у султана. «Правая рука султана», — так величали Гаруна в песнях. Но однажды тягучая дробь барабанов возвестила о смерти повелителя. По обычаю, Гарун и другие воины зарыли в землю эти барабаны, вспоротые ножом, умолкшие навеки. Гарун вернулся на кочевье.

Дети Гаруна рождались и вскоре умирали в голодном крае, где из каждых десяти младенцев выживает всего шесть. У Гаруна уцелел один Габо.

Сын пустыни, Габо играл в «фоиме» — бросал камешки в цель — в ямку, вырытую в грунте. С упоением слушал песни нищих сказителей про героя сомалийцев Ахмеда Гури, который повел храбрых воинов против захватчиков и много лет был грозой для них…

Восьми лет Габо помогал матери складывать шатер — жерди, парусину — и навьючивать на верблюда. В семнадцать лет Габо уже хорошо владел копьем. Вероятно, он и не расстался бы с родными просторами, если бы не холера. От нее умерли отец и мать. Чтобы справить поминки, Габо прирезал барашков и ушел на берег моря, к рыбакам. Ему не повезло. Хотя и в ту осень закололи черного быка, кровь которого вылили в море, злые духи не насытились, захотели человеческих жертв. Они разбили парусник, на котором плавал Габо, и сам он едва спасся.

— Образованные люди не верят в духов, но у нас так говорят, мсье, — застенчиво пояснил Габо.

Прибрежные сомалийцы добывают жемчуг. Но это трудно и опасно — нырять на дно моря. Он поступил на судно, работал в Марселе грузчиком. Потянуло на родину…

Габо любит эту раскаленную землю. Не всегда она суха. Два раза в год — весной и осенью — выпадают дожди, и тогда на побережье кое-где появляется растительность. А в глубине страны зелени больше. У источников и по берегам рек растет пальма дум, из сока которой делают вино. Хороши в Сомали леса в горных ущельях и горы. Там охотник встречает остатки древних построек — то мощную каменную кладку, то огромные, сложенные из глыб ковши. Должно быть, в них собирали воду. Нередко попадаются груды камней, явно уложенных человеком. Говорят, когда-то жила здесь очень злая царица. У нее умер сын, и она решила, что отныне никто не должен знать радости материнства. Ее слуги рыскали по кочевьям и убивали младенцев. Одного мальчика увезли в далекую страну, он стал мужчиной, вернулся и убил царицу. А чтобы злые духи не нашли тела и не воскресили его, похоронили царицу тайно. И воздвигли множество погребальных насыпей. Пусть ищут злые духи!

Габо не раз, бывало, приносил в свой шатер тушу бейзы — антилопы с рогами тридцатипятидюймовой длины. Охотятся на нее так: обнаружив стадо, спускают собак, те кидаются на телят, все стадо бросается защищать их, и тут охотники, скрытые в засаде, мечут копья… Габо бил и куду — антилопу с винтообразными рогами, обитающую в горах; бил дибатаг — небольшую газель с блестящей шкуркой. Не увернется от копья даже сакаро — самая маленькая газель размером чуть больше зайца. Да что газели! Свирепые хищники— львы, леопарды — и те страшатся самодийского копья!

— У нас и пляшут с копьем, — сказал Габо. — Мсье, может быть, хочет посмотреть наши пляски?

Конечно! Как этнограф я должен посмотреть!

В Марселе, в кафе, Габо иногда показывал танец с копьем. Посетители были довольны.

— Приходите под вечер к нам, — сказал Габо. — В наш квартал.

Мы не сразу нашли дорогу среди задворок окраины. Неясный шум привлек наше внимание. На пустыре, на мешках, разбросанных по земле, сидели африканцы. Один держал на коленях дощечку и выколачивал на ней дробь костяшками пальцев. Над черными телами, как свечка, возвышалось копье с острым, мерцающим клинком. Оно покачнулось — Габо узнал меня и кивнул, приглашая сесть рядом.

Юноша, отбивавший дробь, вдруг запел. Он пел негромко, высоким, печальным голосом, и Габо переводил:

Я хотел построить себе шатер,
Большой, крепкий шатер у колодца.
Я хотел напоить барашков,
Я хотел привести в шатер жену,
Но судьба не захотела этого.
Нет у меня барашков,
Потому что хищник всегда найдет добычу.
Дорога, длинная, трудная дорога,
Она никогда не бывает безлюдной,
Она манит, обещает удачу.
Так веди же меня, дорога!

Все слушали песню и смотрели на нас, на диковинных приезжих, интересующихся бытом африканцев.

Певец умолк, и в круг вышел Габо. Он улыбнулся мне, подбросил копье и ловко поймал на лету. Вновь раздалась дробь, на этот раз быстрая, яростная. И Габо пошел по кругу, сверкая копьем, кружась и подпрыгивая.

Очень скоро я понял его, — Габо исполнял танец охотника. Он преследовал зверя. Габо двигался тихо, плавно, стараясь не выдать себя, не спугнуть добычу. Мускулы его напряглись, он стал как будто выше, шире в плечах.