В нашем квадрате тайфун

Я познакомился с одним мальчиком в Висячих садах на Малабарском холме, возле Башмачка, любимого бомбейской детворой. Башмачок точь-в-точь как тот, в котором жила мамаша Хэббард из английской сказки, — с крышей и с балконом, куда ведет лестница внутри. Десятилетний Бупинда вышел из двери, прорубленной в носке Башмачка, заметил нас и подошел, в надежде получить марку или спичечный коробок.

Он хорошо говорит по-английски. Уроки в школе — на английском и на хинди, а в семье говорят на пенджаби.

— Твоя любимая игра?

— Крикет.

— Кем хочешь быть?

— Летчиком.

— Ты слыхал что-нибудь о России?

— Да. Там холодно. И все-таки русские бреют голову. Холодно же!

— А ты почему носишь косы?

— Так нужно.

— Почему?

— Я сикх.

В годы мусульманского нашествия предки Бупинды дали обет: не стричь волосы, пока в Индии господствуют завоеватели. Затем это стало правилом религии. Отец Бупинды, инженер, учившийся в Англии, как все сикхи, туго заплетает бороду и шевелюру. Так положено и сыну.

В Бомбее сталкиваешься и с парсами.

«Вход только для парсов», — предупреждает дощечка у ворот. За оградой, в густой зелени обширного парка, белеют сооружения, похожие на резервуары с горючим. Это знаменитые «башни молчания».

Их пять, сложены они из крепчайшего камня. Погребальная процессия останавливается у входа в башню, покойника вносят специально посвященные носильщики. Опускают тело, уходят, и в ту же минуту в башню слетаются жирные птицы с длинными голыми шеями. На месте пиршества остаются одни кости. Их сушит солнце, размывает вода.

Сотни грифов гнездятся на деревьях парка. Грифы парят над башнями, залетают и на улицы города. Живых птицы не трогают, они подбирают падаль, их ценят как санитаров.

По верованиям парсов, самое чистое из всего сущего— огонь. Молясь Зороастру, они стоят перед огнем или лицом к солнцу. Земля и вода тоже чисты, их тоже нельзя осквернять мертвечиной, потому-то покойника нельзя ни закапывать, ни бросать в море, ни сжигать.

Кто такие парсы? Древний народ, обитавший некогда в Иране. В VII веке нашей эры, когда Ираном завладели пришельцы, предки парсов укрылись в горах, а затем перебрались в Индию.

В Бомбее часто слышишь — «мистер Тата». Коллекция старинной посуды в музее — дар мистера Тата. Текстильная фабрика принадлежит мистеру Тата. Пластмассовые полуобручи с украшениями для причесок — изделие завода мистера Тата. Личная секретарша мистера Тата вышла победительницей на конкурсе красоты в Америке, на калифорнийском пляже… Мистер Тата — миллионер, индийский король текстиля, химии, стали. Он парс, его родных после смерти тоже уносят в «башню молчания».

Парсы весьма заметны в мире коммерции, среди них немало богачей, пользовавшихся милостями англичан.

Тюбетейка парса, косы сикха, тюрбаны маратха, гуджаратца, черная кожа тамила — чуть ли не вся Индия представлена в Бомбее.

Каких только нет церквей и сект! Индуисты, мусульмане, буддисты, поклонники Зороастра. Церкви протестантов, молитвенные дома баптистов, евангелистов, зал Библейского общества, ложа имени Блаватской, известной когда-то петербургской вызывательницы духов. В глубине бедных двориков — маленький, затейливый храм секты «джайна», напоминающий шкатулку с инкрустациями. Внутри — статуи Будды. Резко бьет колокол над головой, это молящийся просит у бога внимания к своей просьбе. Что еще отличает секту?

— О, джайнисты заслуживают уважения, — объясняет мне бомбеец. — Они же отрицают касты. Выступить против кастовой системы в Индии — это требовало смелости.

Разумеется, многие социальные движения зародились в религиозной оболочке. И не снимают ее.

Ведущую роль в секте «джайна» играли купцы, промышленники, которым кастовые перегородки мешали сбывать товары, нанимать работников и т. д.

А как насчет каст? Существуют ли они теперь? Я не знаю этого. Весь день я брожу по Бомбею, но ощущение у меня все такое же: я сделал только один короткий шаг в глубину неведомой Индии — страны, равной по сложности целому континенту.

О КАСТАХ

— Видите ли, я брамин, — сказал мне мой спутник. — Принадлежу к высшей касте.

Об этом я читал. Браминам предписано учить, учиться и подавать милостыню. Удел кшатриев — военная служба. Есть еще десятки каст-профессий — рыбаки, кузнецы. Люди, числившиеся в касте прачек, работают в городской прачечной Бомбея, на необозримом поле, изрезанном бетонными каналами, где тысячи людей полощут и наотмашь колотят белье. На последней ступени кастовой лестницы, ниже уборщиков нечистот, находятся неприкасаемые.

— Я брамин, — повторил бомбеец, — но наша семья обеднела, я вынужден был пойти рабочим на завод. Среди моих товарищей есть и кшатрии… Всякие есть.

— И неприкасаемые?

— Конечно. Брамину бывает иногда труднее поступить на работу, чем им.

— Почему?

— Это естественно. Надо же, наконец, поднять их.