В лабиринтах судьбы

— Хе-хе, сове-етчик нашёлся! Не смеши толстую задницу — она и без того смешная. Что ты можешь мне насоветовать, темнота дремучая? Ты хоть представляешь, сколько советов я получил за свою жизнь? Нет? Тогда скажу тебе: если исписать эти советы на бумаге — вагон макулатуры получится. Вот так. И кто советовал! Тузы в папахах — вот кто. Нечета тебе, понял? А на волю так никто и не выпустил — пришлось самому выбираться. Сове-ет дам! Не нуждаюсь я в твоих советах! Врубаешся, старый?

Баклан поднялся с корточек, взволнованно заходил у костра.

— Так верная молва или нет? — настойчиво повторил вопрос старик. Он словно не слышал, о чём распалялся беглый зек. Кустистые седые брови Степана в ожидании ответа сдвинулись к переносице.

— Допустим, так, и что? — как под гипнозом покорно ответил Баклан. — Укорять будешь? Падлу фашистскую оправдывать?

Степан раздумчиво спросил:

— Ты точно уверен, что отчим твой с немцами заодно был?

— За чмо гнилое меня держишь? Я без малого пятнадцать лет на зонах, портрет свой поистрепал от сладкой лагерной жизни, но ты-то меня всё равно признал? И его опознал один человек. Саид, узбек. Горку на зоне держит.

— Что держит? — не понимая, переспросил Степан. — Какую горку?

— Бизнес есть такой на зоне. Неплохую прибыль приносит Саиду, между прочим. — Баклан криво усмехнулся. — Однажды ему удалось убедить начальника биржи, чтобы не вывозить опил за пределы зоны, запудрил тому мозги чем-то. Опил после распиловки леса стали складывать в кучу. За несколько лет образовалась высокая гора. Проложили туда трап, наверху соорудили беседку. А за зоной у нас находится котлопункт — столовая, иначе говоря. Сотрудники колонии кормятся там — офицеры, прапоры и прочая шушера. Так вот, с этой горки человек за проволокой виден, как на ладони. Саид это всё подметил. Обратил внимание на то, что на котлопункте работают одни бабы. Молодые, сытые тёлки, как на подбор. Он и придумал использовать их в качестве наглядного пособия для томящихся зеков. Через легавых они получают от Саида бабки. Причём — немалые. Отрабатывают очень легко.

— Постой, какие бабки? — опять спросил Степан, не понимая жаргона рассказчика.

— Я же сказал: немалые, большей частью зеленью.

— Что за бабки, какая зелень? Причём здесь трава огородная? — в недоумении рассудил старик.

— Тьфу, тундра! — незлобиво сплюнул Баклан.

— Бабки — деньги, зелень — доллары. Врубился?

— Говори понятно, чего голову морочишь? И не ори — я не глухой.

— Ладно, замётано. Въезжай на будущее. Короче, работу эту тёлки перехватывают друг у дружки. Иногда даже дерутся между собой.

— А что за работа такая, из-за которой они мутузятся?

— Э-э, работа очень простая. Выряжаются в чёрные чулки с резинкой чуть выше колена, нацепляют короткую юбку и медленно тащатся вдоль зоны. Несколько раз останавливаются, задирают юбку, поправляют чулки. Зек сидит в это время в беседке, смотрит через бинокль. Представь себя на месте мужика, который лет пять-шесть не видел голой бабы. Она ещё не успеет юбку задрать, а он уже приплыл. Так-то вот, старый. Перестройка в стране. Бизнес и на зону проник.

— Срамота, — неодобрительно отозвался Степан Жигарёв.

— Ха-ха-ха, — залился смехом Баклан. — Про секс, наверно, тоже ничего не слышал?

— Ты про Саида начал рассказывать, — прервал старик развеселившегося Романа.

— Ладно, слушай, коль заинтересовался, — лицо Баклана сделалось серьёзным.

— Саид, как и мой отчим, был в плену у немцев. После войны его осудили за предательство. Так вот, отмотал он свой четвертак, а на волю не захотел. Незадолго до освобождения рванул за проволоку, чтобы пятёрку добавили. Для него не существовало другого жилья, кроме барака на зоне. Потом всё же освободился. Куда ехать? В Ташкент? Нет там никого: ни родных, ни близких. Крышу над головой не выделит ни одна из структур. Ксива не позволяет. Где жить? Вот и мотнул он на столицу пучиться. Ни разу не был в ней. Стал отираться на вокзалах. Там и повстречал однажды моего отчима. Ходил за ним, присматривался, сомневался. Потом подошёл и назвал по фамилии. Семёновым, значит, окликнул. Хотел потолковать, да осечка вышла. Мой родственничек смекнул, что к чему, завёл его в какой-то двор и двинул металлическим прутком по кумполу. Да, видно, не рассчитал малость. Узбек не окочурился — череп крепким оказался. Выздоровел и опять бродяжничал. Только недолго. Спёр что-то и на родную зону вернулся. Радости не было предела. Намаялся на воле бедолага. — Роман усмехнулся, оторвал взгляд от Степана Жигарёва, уставился куда-то мимо его, продолжил: