В лабиринтах судьбы

– Солдаты! Через несколько часов вы отправитесь на выполнение боевой задачи. Лёгких операций не бывает. На каждом шагу вас подстерегает опасность. Она смертельная, потому как враг жесток, изворотлив и коварен. Но, что бы не произошло на вашем пути – помните: вы здесь, в дружественном нам Афганистане, с добрым намерением, с доброй волей. По просьбе афганского народа все мы исполняем священный интернациональный долг, мы защищаем интересы революции. Сегодняшний выход может быть труднее предыдущих, может быть, придётся очень горячо. Но запомните: советский воин отличается бесстрашием и умением воевать. Я глубоко уверен, что ни один из вас не струсит, не смалодушничает. Поверьте, трусость можно преодолеть и изжить совсем, а в бою не страшно. Тот, кто идёт в засаду не в первый раз, согласится со мной, что при стычках с душманами появляется азарт боя, когда о смерти человек не вспоминает вообще.

Замполит говорил много, а строй потихоньку позёвывал. Наконец, подана команда «Разойдись!», и солдаты разошлись по палаткам, став смелее, бесстрашнее, презирая боль и смерть. Довольный чётким исполнением своей миссии старший лейтенант уплывает обратно в палатку. На боевых операциях он не был ни разу, видимо, не позволяла фамилия – Неразов. И не понять таким людям, что страх смерти непреодолим, потому что живёт он в человеке наравне с радостью и весельем и точно так же ожидает лишь своего часа.

А группа спецназа продолжала двигаться в сторону гор.

– Слушай, Катай, – пытаясь перекричать злобное урчание мотора, обратился к соседу по броне молодой Шерстобитов.

– Чего тебе? В сортир приспичило? – недовольно отозвался Катаев.

– Не-е, не могу врубиться в одну деталь.

– В чё ты не въезжаешь? – без особого интереса задал вопрос старослужащий.

– Почему мы прём на БМП и гремим на весь Афган, когда должны тихариться? Нас уже слышно в каждом кишлаке.

– Расслабься и не пори хренотень. Первый раз идёшь?

– Первый.

– Оно и видно. На замену желтушечникам прислали?

– Не знаю. Наверно. А вообще я в Термезе парился.

– Из блатных?

– Почему?

– Жаргон уркаганный.

– Там все так говорят.

– И командиры?

– Ага. Там бардак, здесь лучше.

– Дурак ты, Шерстобитов.

– Это почему же? – с обидой спросил доброволец из Термеза.

– Стреляют частенько, однако. Бывает, и убивают.

– Почему ты здесь?

– Я – другое дело. И вообще, Шерстобитов, заткнулся бы ты. Потеряю голос из-за тебя, потому что ору громче мотора. Мне его не перекричать, он железный.

– А почему идём с потушенными фарами? – не унимался солдат.

– Заткнись, я сказал!

Сергей слышал разговор двух солдат и отлично понимал, почему он затевается. Если молчать, сидя на броне, начнут мерещиться душманы за каждым валуном и пригорком.

Шерстобитов попал в группу случайно, такое бывает даже в спецназе. Накануне отправили в Кабул с желтухой – бичом летнего периода – сразу девять человек, вот и восполнили пробел такими бойцами, как солдат Шерстобитов. К сожалению, рядовой состав комплектовался не всегда командирами групп и даже рот. При желтушечном периоде – тем более. Эта стерва – болезнь валила людей без разбора. Не помогали и десятикратные дозы хлорки. Шерстобитов – новичок, ему навязчиво кажется, что тишина в горах вот-вот взорвётся выстрелом из гранатомёта и вспорет ночь ослепительной вспышкой. Либо свинец брызнет, словно дождь по броне, приглушённый рёвом машины, и посыплются люди на каменистую землю. Кто знает, что сейчас у него в голове. Одно доподлинно известно – страх. Он сидит в каждом новичке. Но и потом страх не пропадает. Перед каждым поиском каравана он появляется вновь, притуплённый, загнанный далеко вглубь сознания.

Бронемашины, достигнув предельной высоты, сбросили с брони разведчиков, присосавшихся к ней, как большие насекомые, и ушли обратно, не включая фар. Некоторое время ещё был слышен звук удаляющейся бронетехники, затем он пропал. Солдатам разрешили сделать пятиминутный привал, офицеры провели рекогносцировку. До нужного кишлака, откуда могло исходить предполагаемое нападение, оставалось километров шесть. Проверили снаряжение, попрыгали на месте, похлопали друг друга и скорым шагом направились к кишлаку.

Двигались бесшумно, переговаривались шёпотом при крайней необходимости. Как и было сказано командиром роты, в полутора сотне метров от дувала стоял разрушенный дом. Едва различимо забелели его стены.

– Меченый, занимаешь позицию здесь, – распорядился Суванкулов. – Отличное место для наблюдения.

– Добро, командир, – отозвался Жигарёв.

Уже несколько месяцев каждый из офицеров носил позывной, но Сергей никак не мог к этому привыкнуть и называл Марата Философом лишь в радиоэфире или на хмельной вечеринке. Даничкин же, в отличие от него, кажется, совсем забыл настоящие имена и фамилии. Все у него были под кличками, и солдаты в том числе. Он числился мастером своего дела и если уж наделял бойца прозвищем, то делал это метко и не оскорбительно.

– Мы в спецназе, а не в колонии. У нас кличка – позывной, у воров – погоняло. Зарубите себе это, где посчитаете нужным, хоть ножом на заднице.