В краю лесов

- Ты делаешь мне больно, отец! - продолжал Фитцпирс. - Хотя я очень тебе признателен за твою доброту. Люди не ценят меня здесь. Говоря между нами, я теряю практику. А почему? Потому что знаю, кто здесь лучше всех по уму, красоте и положению. Я не называю имен, так что в болтливости меня упрекнуть нельзя. Но я потерял ее... потерял, так сказать, перед лицом закона. Если бы я был свободен, то она бы не отказала мне: так далеко зашли наши отношения; а с ее богатством (вообще-то за ее богатством я не гонюсь) я бы смог удовлетворить наконец мое благородное честолюбие, каковой возможности у меня до сих пор не было. И, наверное, никогда, никогда уже не будет.

Мелбери, в чьи ребра стучало сердце самого злого его врага и чья душа горела от негодования, решился спросить хриплым от ненависти голосом, почему тот не надеется осуществить свои честолюбивые помыслы.

- Потому что я несвободен, - ответил не сразу Фитцпирс. - Другая держит меня так крепко, как ты сейчас своей рукой... Я, конечно, не жалуюсь, наоборот, я очень благодарен тебе... Где это мы едем? До дому еще далеко? До дому! И это мой дом! Когда я мог бы назвать своим совсем другой дом! - и Фитцпирс пьяно махнул рукой в сторону Хинток-хауса. - Если бы я подождал всего каких-то два месяца... Если бы я первой увидел ее...

При этих словах Мелбери хорошенько тряхнул зятя.

- Что это ты делаешь? - продолжал Фитцпирс. - Сиди смирно или ссади меня. Так вот, всего каких-то два месяца - и я лишился ее. Вот почему я в таком отчаянии. Все для меня потеряно теперь в этом мире, все... Если, конечно, судьба не сжалится надо мной и с той, другой что-нибудь не приключится. Она в общем-то милая, но если бы с ней что случилось, - а я слыхал, что она захворала, - если бы что случилось, то я получил бы свободу, а с ней счастье и блестящее будущее!

Это было последнее, что сказал Фитцпирс, сидя на лошади впереди разъяренного лесоторговца. Не в силах дольше сдерживать себя, Мелбери перестал поддерживать зятя и освободившейся рукой схватил его за шиворот.

- Ты - бессердечный негодяй! И это после всего, что мы сделали для тебя! - воскликнул Мелбери, у которого от возмущения дрожали губы. - Ведь ты живешь на ее деньги, в ее доме! Подумай, что ты мне сказал сейчас, мне, Джорджу Мелбери, ее отцу!

Эти слова сопровождались энергичным взмахом руки, и злосчастный молодой человек полетел головой вперед на дорогу, рухнув на кучу листьев, которая лежала здесь с зимы. Любимая прошла несколько шагов и остановилась.

- Господи, прости меня! - прошептал Мелбери, раскаиваясь в содеянном. Он слишком долго испытывал мое терпение, и я, наверное, убил его.

Мелбери повернулся в седле посмотреть, куда упал Фитцпирс. К своему удивлению, он увидел, как тот поспешно поднялся на ноги, точно совсем не ушибся, и быстро зашагал в лес. Скоро шаги его стихли в густой чаще.

- Если бы не охапка листьев, на которую он упал по милости провидения, то быть бы сегодня смертоубийству, - проговорил с облегчением лесоторговец. Но, вспомнив последние слова Фитцпирса, опять пришел в сильнейшую ярость и чуть ли не пожалел, что не отправил Фитцпирса к праотцам.

Проехав еще немного, он разглядел в кустах Блоссома. Соскочив с Любимой, Мелбери без особого труда поймал молодого коня, который явно чувствовал себя виноватым, привязал обоих лошадей к дереву и пошел в лес искать зятя, раскаиваясь уже, что обошелся с ним несколько более сурово, чем намеревался. Он исходил лес вдоль и поперек, вороша ботинками сухие скрюченные рожки, бывшие когда-то листьями. Наконец остановился послушать и осмотреться. Ветер, точно сквозь фильтр, просачивался сквозь переплетение тонких оголенных веток; огромные черные стволы и сучья отпечатывали на бледном небе часовых под ружьем, гигантские канделябры, пики, копья, алебарды, - словом, чего только не разглядело бы там богатое воображение. Отказавшись от поисков, Мелбери вернулся к привязанным лошадям и медленно, держа их в поводу, двинулся домой.

Так случилось, что в то самое время, как Фитцпирс ехал на Блоссоме домой, из Большого Хинтока в Малый возвращался один местный мальчишка. Он ходил к шорнику за отданным в починку хомутом, который требовался к пяти часам утра. Мальчишка шел короткой дорогой через лес и, просунув голову в хомут, насвистывал единственную известную ему песенку, чтобы не было страшно.

Вдруг он услышал позади себя довольно частый конский топот и, не зная, друг это или враг, осторожности ради перестал свистеть и сошел с дороги в лес, чтобы переждать, пока всадник проедет мимо; скоро он увидел бледный силуэт коня, приближавшийся, как привидение, и, с ужасом вспомнив Смерть из Апокалипсиса, прислонил хомут к дереву, а сам притаился за ним. Всадник приближался; глаза у мальчишки были зоркие, как у кошки, и скоро, вздохнув с облегчением, он узнал во всаднике доктора.