В королевстве Кирпирляйн

Трамвай деловито и неторопливо заворачивал за угол. Отчетливо была видна цифра «шесть» под стеклом, нарисованная крупно и жирно, под трафарет. Иван Петрович отошел от окна и с удивлением обнаружил, что держит в правой руке листок с нарисованными лохматыми собачками. Он разорвал листок на мелкие клочки, задумчиво бросил их на, ковер и вышел во двор.

На краю тротуара соседский Мишка уже третью неделю чинил велосипед.

— Привет, Миша. Скажи… ты трамвай «шестерку» видел?

— Конечно, Иван Петрович! Я на ней часто в веломагазин из центра езжу.

— Да нет, здесь, сейчас, на нашей улице?

Мишка с удивлением посмотрел на Ивана Петровича, потом улыбнулся:

— Розыгрыш? Новый сюжет? Да, Иван Петрович? А почитать раньше, чем в книге, дадите?

— Да-да, конечно… — задумчиво сказал Иван Петрович. — Ты же у меня главный критик…

Он похлопал ладонью по стволу старой липы рядом с Мишкой, пнул ногой какой-то камушек, щелкнул туда-сюда выключателем в подъезде и поднялся к себе на второй этаж.

Мысли из головы исчезли, зато зачесались руки. Он схватил авторучку и на одном дыхании набросал три страницы. Отложив ручку, он откинулся в кресле, набил табаком любимую трубку, которую брал только во время работы, раскурил и только тогда перечитал написанное.

«Да, бред сивой кобылы — это как раз про меня сказано», — с тоской подумал он, бросив страничку на стол. Потом пододвинул чистый лист, снова взял авторучку и стал рисовать очередную рыбособаку. Руки уже не чесались. Голова оставалась пустой.

Входная дверь скрипнула. В комнату вошел абсолютно незнакомый Ивану Петровичу человек. Не заметив его, вошедший направился к дивану, снял пиджак и небрежно бросил его на спинку. Взяв с журнального столика графин, он, не глядя, налил в стакан чуть-чуть воды, поболтал ее в стакане и выплеснул в сторону. Вода попала Ивану Петровичу прямо на грудь и начала медленно стекать на брюки и на ковер.

А неизвестный мужчина снова налил воды и поднес стакан к губам. Потрясенный Иван Петрович встал со стула, вынул изо рта потухшую трубку и громко сказал совсем не то, что собирался:

— А рубашка у меня и так чистая!

Мужчина вздрогнул, растерянно опустил руку со стаканом, увидел Ивана Петровича и удивленно уставился на него:

— А-а-а… вам кого?

Теперь смутился Иван Петрович. На миг ему показалось, что он находится не в своей квартире. Он бросил взгляд на письменный стол, и лохматая рыбособака придала ему сил. Иван Петрович агрессивно сказал, в упор глядя на незнакомца:

— А я здесь живу!

В воздухе отчетливо запахло мелкой, но кровавой сварой.

Мужчина оглянулся вокруг, поставил стакан обратно на столик и как-то застенчиво, но тоже с ноткой агрессивности в голосе ответил:

— Простите, но это я здесь живу!

— Извините, не знаю вашего имени-отчества, — насмешливо, как и подобает перед схваткой, возразил ему Иван Петрович, — а адрес, адрес у вас какой, а?

Мужчина спокойно, с достоинством, сел на диван, твердой рукой взял стакан, опрокинул его содержимое в рот, вздохнул и сказал:

— Петр Иванович Мышкин Липовая, семь, сорок два. А у вас?

— Очень приятно, Иван Петрович Кошкин, и у меня… Липовая, семь, сорок два…

Они помолчали, недоверчиво глядя друг на друга Желания сражаться почему-то не было ни у того, ни у другого Но вдруг Ивана Петровича осенило.

— Скажите, а вы в какую баню ходите, не в Сандуны случайно? — вкрадчиво спросил он.

— Какие еще Сандуны… Они же в Москве, а не в Минске, — сердито ответил Петр Иванович, затем хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся:

— На классике ловите! Нет-нет, в баню я не ходил.

Потом он перестал смеяться и тихо спросил:

— Ведь мы же в Минске, да?

Иван Петрович бросил невольный и растерянный взгляд в окно, увидел соседского Мишку с велосипедом и облегченно вздохнул:

— В Минске, кажется…

Петр Иванович задумался, нахмурил брови и сказал:

— А может… вы только не смейтесь… Может, тут со временем что-то произошло? Вы из какого года? Число сегодняшнее помните?

— Число? М-м-м… Тринадцатое апреля, кажется семьдесят девятого года.

— И у меня семьдесят девятый, тринадцатое… Да-а-а…

Атмосфера в квартире постепенно разрядилась до уровня нейтральной

Зазвонил трамвай. Ивн Петрович снова потряс головой, как давеча, и с надеждой взглянул на собеседника — не исчезнет ли? Но нет, Петр Иванович исчезать явно не собирался Более того, он вдруг опять заулыбался, сунул руку в карман пиджака и сказал:

— А паспорт, паспорт с пропиской у вас есть?

Иван Петрович прошел к книжному шкафу, покопался среди книг и с чувством, всем своим видом выражая достоинство, протянул потрепанную книжицу:

— Вот, пожалуйста, прошу вас!

Паспорт Петра Ивановича выглядел значительно аккуратнее и даже был закатан в какой-то пластик с тиснением.

— Так… Липовая, семь… сорок два… Центральный… Прописан… января… шестьдесят восьмого.

— Ага! Тысяча девятьсот шестьдесят восьмого! Вот оно! — вскричал Петр Иванович с торжеством и восхищением одновременно.

— Ну да, ну; и что? — непонимающе и потому раздраженно и с недоумением проговорил Иван Петрович. — Да, шестьдесят восьмого, а дальше что?