В конце вечности

Путь был не близкий. Шли, молча, лишь только Фома неуклюже спотыкаясь о коряги, изредка чертыхался на них. Когда в дали, замаячила опушка, со знакомым частоколом, Остап, шедший впереди, вдруг остановился и поднял руку. Спепаныч и Фома замерли. Остапу показалось странным, что со стороны деревни не доносилось привычных звуков. Не были слышны ни удары молота из кузни, ни криков местных баб и домашней живности. Однако нельзя было сказать, что тишина была мертвой. Из-за частокола доносились странное шарканье, фырчанье и мерзкое чавканье.

–Я схожу, гляну.– Сказал Остап. – Затем мгновение, поразмыслив, добавил,– Посидите пока вон в том кустарнике.

–Пфф.– возмущенно зашипел Фома. – Я с тобой иду.

–Нет не идешь.– Недовольно шикнул на толстяка Остап.

– Пусть один проведает. Ты шибко громкий. Не перечь Фома, идем со мной в чащу. – Отцовским тоном произнес Степаныч и похлопал того по спине. Фома недовольно покачал головой и поджав губы, шагнул с тропы в густой подлесок.

Пригнувшись, Остап короткими перебежками беззвучно достиг ограды. Прижавшись спиной к запертым воротам он, немного отдышавшись, заглянул во двор. Мурашки пробежали по телу, отчего волосы на руках приподнялись. Вся улица, проходящая через деревню, была залита кровью. Там и тут были разбросаны изуродованные тела, а среди домов, скакали вымазанные глиной, толи люди, толи звери. Передвигались они на четвереньках, быстро, и почти бесшумно. Лица их были выпачканы кровью, запекшейся вокруг рта. Одна из этих тварей, подскочив к трупу, запустила руку в его распоротый живот, и нащупав там что то, вытянуло и стало есть. Трупы людей были почти обнаженными, что свидетельствовало, что напали на них ночью, застав врасплох.

От увиденного Остапа стошнило. Услышав странный звук, одна из тварей замерла и втянула ноздрями воздух. Затем взволнованно заметалась по кругу, после чего скачками направилась к воротам, за которыми находился Остап. Заметив приближение твари, разведчик поспешил скрыться в растущих неподалеку кустах полыни. Существо, несмотря на свой звериный вид, проявляло явные признаки разумности, так как само сумело открыть засов ворот изнутри, после чего те со скипом распахнулись. Выскочив наружу, тварь обнюхало место где только что стоял Остап, и нервно взвизгнуло. На зов, сразу же примчалась вторая особь. Тщательно обнюхав забор, и покружив на месте, они направились по следу, ведущему в сторону кустов скрывающих Остапа.

Попавший в затруднительное положение Остап, уже жалел, что не взял с собой Фому. А звать на помощь, сейчас было бы безумием. На крик сбегутся не только Фома и Степаныч, но и все орудующие в деревни твари. И уж тогда всех троих, ждет неминуемая гибель. Рука крепко сжимала нож, сердце зашлось в безумном танце, будто отчаянно пыталось сломать ребра.

Когда существа приблизились, Остап уже не сомневался, что это были не звери, а люди. Хотя людьми их назвать язык не поворачивался. Дикие, обросшие и уподобившиеся животным, они обрели все их повадки и внешний вид. Мышцы их были хорошо развиты, тела с головы до ног обнажены и растерты глиной, отчего они походили на ожившие каменные изваяния. На руках и ногах были острые когти. Зубы были необычно кривые и длинные, острыми крючьями, выступавшими наружу, из- под тонких губ с запекшейся на них кровью.

Поравнявшись с зарослями, в которых скрывался враг, людоеды стали обходить его с разных сторон. Медлить было нельзя, и бить нужно было первым. Стиснув зубы, Остап бросился на одного из выродков. Людоед молниеносно отреагировал и отпрянул в сторону, но бывалый охотник уже успел засадить лезвие своего ножа тому в глотку по самую рукоять. Захлебываясь и хрипя, тварь грохнулась в траву. Второй Людоед напал со спины, и размашистым ударом расцарапал Остапу голову. Кровь брызнула и мгновенно залила лицо. Глаза, залитые кровью, предательски слипались. Остап пытался наотмашь отбиться от врага полосующего его тело своими когтями, но не мог попасть. Удар камня в висок, свалил истекающего кровью богатыря прямо на тело недавно убитого им людоеда. Еще один удар, выбил из его руки нож. Предплечье парализовало, нестерпимой болью. Остапу хотелось кричать, но стиснув зубы, он лишь глухо замычал. Наскоро продрав от крови глаза, он попытался нащупать в траве свой нож, но камень, снова опустившийся ему на голову, погрузил его в зыбкую тьму беспамятства.