В колхозной деревне

А что если рассказать о нашей работе Варе, председателю, всем колхозникам и предложить план действия? Они, конечно, согласятся: это же их кровное, насущное дело. «Согласятся ли?» — уняла я свои разгоряченные мысли, вспомнила, как сдержанно отнесся к этой работе директор института Пальчиков, как он советовал дать ей отлежаться, не спешить с выводами. «Имею ли я право толкать колхозников на риск, если мне и самой не все еще ясно?».

Я долго вглядывалась в портрет Николая, висевший над моей кроватью. Как мне не хватало сейчас его твердого слова, доброго совета.

«А что если поехать в институт, поговорить со старыми друзьями, может быть, даже и с самим Пальчиковым, объяснить им, какое положение сейчас в колхозе?»

В комнату осторожно заглянула Варя.

— Не спите, Надежда Петровна? — вполголоса спросила она. — И у меня сна ни в одном глазу нет. Лежу и все думаю, думаю.

Варя присела ко мне на кровать.

— А если письмо написать какому-нибудь видному ученому? Или прямо в Москву поехать, в Академию сельскохозяйственных наук? Может быть, там какой новый способ нашли, как гречиху по-новому выращивать? Должны найти.

Я внимательно посмотрела на Варю.

— Допустим, приехали мы в академию. Нам говорят: «Есть такой способ, нашел один специалист. Но только мы за этот способ полностью поручиться не можем. Он пока удался только на опытном участке, а на колхозных полях не проверен. Подождите еще годика три-четыре».

— Что вы, Надежда Петровна, — испугалась Варя. — Три-четыре годика? Сколько же мы гречихи людям недодадим?

— Иначе большой риск, Варя.

— Раз мы с этой гречихой связались, нам теперь отступать нельзя. Ну прямо никак невозможно… А риск — дело святое. Нашу землю без риска не одолеешь. — Сказано это было с такой убежденностью, что я поняла: Варя от своего дела не отступится.

Я протянула ей руку.

— Согласна, поедем.

— В Москву, в академию?

— Нет, поближе. В институт, где я работала. Помнится, есть там один специалист, который нам нужен.

— Это правда, Надежда Петровна? — вскрикнула Варя. — Кто он?

— Там узнаете.

— Тогда поедемте завтра же. Только надо еще Усова захватить. Можно?

— Почему же нельзя?

Мы давно уже забыли, что была глубокая ночь, и разговаривали во весь голос, пока проснувшийся за перегородкой Никита Дмитриевич не прикрикнул на нас:

— Спите вы, полуночницы.

— Значит, завтра, — шепнула Варя и убежала к себе.

* * *

Утром разгулялась метель. Улица побелела, около домов намело высокие острогранные сугробы.

Мы с Варей попросили Никиту Дмитриевича подвезти нас до станции на лошади.

— Куда в такую заваруху? — удивился старик. — В поле ад кромешный, лошадь не повезет.

Варя объяснила, зачем мы едем в город.

— Тогда другой разговор, — оживился Никита Дмитриевич и отправился на конюшню за подводой.

В сенях зашаркали веником: кто-то обметал с валенок снег. Затем дверь распахнулась и заснеженный человек в полушубке переступил порог.

Варя вгляделась и бросилась ему навстречу:

— Андрей Егорыч! Вы? Вот хорошо, что приехали. А мы за вами собирались…

Усов снял полушубок, оборвал сосульки с усов, вытер мокрое лицо и только после этого поздоровался с нами за руку.

— Ну и погодка, чтоб ей было пусто. И несет и кружит. Знаете, куда меня лошадь завезла? В Дедюхино.

Варя загремела самоваром.

— Сейчас я вас чаем напою.

— Не откажусь, — согласился Усов и кивнул мне на окно, за которым кружилась белая колючая мгла.

— Видали, какая у нас зима непредвиденная. То мороз без снега, то пуржит напропалую.

— Что же делать-то, Андрей Егорыч? Наобещали мы с вами. Договор собираемся подписать. А теперь, выходит, вспять пошли?

— Это зачем же вспять? — удивился бригадир. — Разве мы раки, чтобы назад пятиться? Раз слово дали, стоять надо.

— Как же стоять-то, Андрей Егорыч?

— Вот за тем и приехал, чтобы обговорить все. — Усов обернулся ко мне. — И с Надеждой Петровной посоветоваться.

— Вы что-нибудь можете предложить? — спросила я.

— Предложение у меня простое, — помолчав, ответил Усов. — Надо сеять гречиху по-новому.

— А именно?

— Вот послушайте. В позапрошлом году я один опыт провел: взял да и посеял на сотке гречиху не как обычно, а широкорядным способом, так, чтобы каждому растению простор был, чтобы и пищи вволю хватило, и воды, и света.

— Ну и как?

— Могу в натуре показать.

Усов вышел в сени и через минуту внес в избу снопик из высоких раскидистых стеблей гречихи.

— Вот, пожалуйте. А в прошлом году ради опыта я уже четверть гектара широкорядным способом засеял. И опять добрый урожай сняли.

Я долго рассматривала рослые стебли, перебирала коричневые, с острыми гранями зерна.

— Вы… вы сами додумались до такого опыта? — обратилась я к Усову.

— Да не совсем. Меня одна статейка на ум наставила.

— Какая статейка?

— Я как-то у секретаря райкома был. Сижу в приемной, журнальчик листаю. Смотрю, статейка насчет гречихи. Прочел. Меня так и осенило: эге, да это нам на руку. Толковый человек, видно, писал. Ну, зачитал я журнальчик, виноват. Да вот он при мне. Посмотрите, если желаете.

Усов достал из кармана потрепанный журнал.