В Киеве всё спокойно

К Альбине Антоныч относился с большим уважением, с каким никогда не относился к представителям мужского пола. Он одобрял методы ее борьбы с вымогателями, был наслышан и о том, как она решает конфликты, возникающие при транспортировке антиквариата. Слухи об этом эхом разносились в их окружении. Но, скорее, дело было не в этом, жестокости вокруг хватало с избытком. Антоныч уважал ее за ум, храбрость и решительность, с которыми она вела свое дело. Эти качества редко сочетаются у мужчин, еще реже они встречаются у красивых женщин. Знавший толк в людях Антоныч, умел это ценить.

Казино «Cherry» серой гармошкой растянулось у подножья большого восемнадцати этажного дома. Через дорогу от него скрытно ворочался в колеблющемся сумраке никогда не засыпающий рынок «Виноградарь». У входа в казино гостеприимно приоткрыл железную пасть банкомат. Над дверями ослепительными молниями металась вывеска: «Casino», донимая ночи напролет жителей многоэтажек.

Каждую ночь подгулявшие завсегдатаи казино отмечали свои выигрыши или проигрыши оглушительным салютом, который часто переходил в перестрелку. Участь проживающих рядом с казино жителей Виноградаря была незавидной. При всем том, Альбине нравился Киев – город, который никогда не спит, с его шумом и суетой днем и продолжающейся до рассвета, никогда не затихающей ночной жизнью. Альбина любила ночь, ‒ время хищников и похожих на них людей. Нет, она никогда бы не смогла жить в селе.

Ей вспомнилось, как много лет назад она приехала в одно из сел Полтавской области, где по сведениям Сандомирского, у селян сохранилась старинная мебель и другой антиквариат из разграбленного во время революции 1917 панского дома. Ехать было необходимо, притом срочно, из этого села к Сандомирскому попало сразу два подлинника передвижников: Васнецова и Маковского. Альбина приехала на неприметном сером «Москвиче», а на случай удачи, прихватила грузовую машину с тентом.

Она хорошо помнила ту поездку, первое дело, предложенное ей Сандомирским. Когда-то роскошное дворянское имение было сожжено и разрушено до основания, как и весь старый мир «насилья». Уцелел только наполовину вырубленный тенистый сад с заросшими крапивой и полынью остатками цветочной оранжереи, да обнаженные кирпичные развалины прежних фундаментов, останки «дворянского гнезда». Этот беззащитный старый сад задел ее за живое, настолько живописен он был в метафоричности своего разорения.

У заборов застыли селяне, внуки и правнуки грабителей помещичьей усадьбы. «Вот и встретились коллеги», ‒ подумала Альбина. Увидев ее, одни, оцепенели, у других, словно в беззвучном крике разинулись рты, и те и другие, выпучив глаза, не отрываясь, глазели на нее. Это было тупое деревенское любопытство. Так, расставив ноги, бессмысленно пялится на тебя корова, отправляя естественную надобность. Периодически они покашливали и переглядывались с затаенной неприязнью и осуждением. Небритые, расхристанные старики, со скрюченными корявыми пальцами, бесполые старухи на раскоряченных ногах.

Многовековой рабский труд, утеснения местных магнатов и советские репрессии провели естественный отбор: уцелели самые криводушные и лукавые. Их обветренные красные лица напоминали застывшие маски, но в тусклых немигающих глазах таилась ненависть ящуров. Альбина знала, какую ксенофобию питают деревенские к городским. Ее всегда удивляло то пещерное человеконенавистничество, с которым они относятся к чужим. Не оборачиваясь, она чувствовала, как они, стоя позади нее, пучат глаза, обмениваются понимающими взглядами и злобно сопят. Она бы могла написать и защитить диссертацию на тему: «О скотской сущности селян». Могла бы, но, для кого писать?

Однако, так ли необходим селянам их каждодневный однообразно изнуряющий труд? Жизненно необходим. Они и работают день и ночь. Работали бы и по воскресеньям, и по праздникам, но религия запрещает. И соседи неусыпно следят друг за другом, чтобы никто ни дай бог не работал в воскресенье или в церковный праздник, и с великим злорадством изобличают грешника. Зачем им этот рабский труд? Чтобы не умереть с голоду? Нет, отнюдь нет, ‒ чтобы не думать. Физический труд, злейший враг мысли. Работа занимает их мысли, вернее, избавляет от них. Таким способом они борются с беспросветной деревенской скукой.

Обделенные внутреннем миром, если у них забрать отвлекающий труд, они передохнут со скуки, как мухи. В ожидании смерти, не зная, чем себя занять, они изнуряют себя работой. Черный труд для них спасение от самих себя. Но, для них ли одних? Святой Серафим Соровский каждый день таскал на плечах мешок с камнями. «Зачем?», ‒ спросили у него. «Томлю себя, чтобы не утомиться от самого себя», ‒ разъяснил метод борьбы с одуряющей скукой своей подвижнической жизни Серафим. Вот так-то, а имя Серафим означает Сияющий Ангел… Нет, она бы никогда не смогла жить в селе.