В июне тридцать седьмого...

   — Наконец-то! Он — согласен! — Мой друг восторженно всплёскивает руками и разливает в опустевшие рюмки водку. Какая же политическая дискуссия на нашей кухне без водки? Традиция. — А дальше — в Советском Союзе, по существу, происходит культурная революция! Мы выходим на первое место по ковке кадров с высшим образованием, мы становимся самым образованным обществом в Европе, самым культурным и интеллигентным...

   — Интеллигентным? — перебил я. — Нет уж, извини! И теперь послушай меня.

Я разражаюсь краткой речью и вижу с первых слов, что мой друг превратился в некий агрегат отторжения — мои «аргументы и факты» вызывают у него лишь скептическую улыбку.

Говорю же я ему следующее (более сумбурно, чем сейчас будет изложено, потому что волнуюсь)...

Да, верно: большевики победили неграмотность в стране, открыли достаточно много и школ, и техникумов, и высших учебных заведений. Цель была конкретна: для строительства коммунизма нужны грамотные, квалифицированные кадры. Элементарная грамотность — для рядовых рабочих на «великих стройках», высшее образование («спецы» — по первоначальному определению, и первыми «спецами» были кадры, доставшиеся большевикам от старорежимной России) — для руководства многочисленными стройками, прежде всего — инженерный корпус.

Но в результате этой «культурной революции» рождалось не свободное интеллектуальное и интеллигентное общество, а нечто совсем другое. Это «другое» не получило ещё терминологического определения. Разве что Александр Исаевич Солженицын назвал то, что создавалось в СССР в результате деятельности школ, техникумов, институтов, университетов, достаточно ёмким словом — «образованщина».

Образованщина ничего общего не имеет с интеллигенцией и интеллигентностью, с истинной культурой и образованностью в европейском понимании.

Образованщина — это знания (для рабочих и колхозников элементарные, для специалистов «спецов» с высшим образованием — достаточные на мировом уровне в узкой конкретной специализации. И здесь мы преуспели, особенно во всём, что касается военно-промышленного комплекса и армии.

Все «образованны» — и рядовые и «спецы» — объединены на гуманитарном поле единой верой — марксистско-ленинским учением, которое вдалбливалось в головы (прежде всего «спецам») целым набором «предметов»: теория марксизма-ленинизма, политическая экономия, ленинская эстетика, исторический материализм и так далее.

Уход с этой философско-теоретической тропы карается (в зависимости от степени отступничества и измены «великому учению»): расстрелом, тюрьмой, лагерями на различные сроки, психушкой (не может не быть счастливым и радостным нормальный советский человек), выдворением за пределы любезного отечества, изгнанием с работы без права устроиться куда-либо по своей профессии.

Результат такой «культурной революции» конкретен: вырастает — на любом образовательном уровне — в лучшем случае циник и прагматик, в подавляющем большинстве — нечто среднее между рабом и роботом, которому безразлична судьба Родины, неинтересна отечественная история, безразлична политика. Человек замыкается в мирке своих узких семейных, профессиональных, дружеских интересов. Он не гражданин страны, он знает: от него, от его мнения, голоса ничего не зависит в этом государстве.

И вот — в идеале — то, что нужно архитекторам и стратегам нового «социалистического» мира.

На заре «культурной революции», в середине двадцатых годов, нарком просвещения первого в мире государства рабочих и крестьян Анатолий Васильевич Луначарский в одной из своих лекций сию истину изложил весьма доходчиво и цинично:

— Такого рода человек (находящийся вне политики. — И.М.) тем ценнее при данных условиях, чем он безыдейнее. Так и мы: если у спеца какого-нибудь, например инженера, много идей, это хуже, ибо эти идеи мешают использовать в достаточной мере для работы такой элемент. А вот когда у него нет никаких идей, его можно пустить в работу.

Элемент-робот, без всяких самостоятельных идей в голове, пускают в работу. Откровеннее и точнее не скажешь.

Общество, состоящее из таких «элементов-роботов», обречено — оно постепенно погружается в спячку, апатию, деградацию, прежде всего духовную.

Истинное образование всегда свободно. Свободно от государственных догм и диктата, от государственной идеологии, от руководства образованием властями предержащими. Недаром уже в средние века европейские университеты получали полную свободу и самостоятельность от государственной власти.

Только в атмосфере такой свободы развивается культура народа, создаётся национальная интеллигенция в подлинном, российском, смысле этого слова, расцветают искусство и литература. И создаётся благотворная среда для духовной оппозиции власти, которая необходима для любого нормально развивающегося общества.