В «игру» вступает дублер

Напротив дома Гука Зигфрид остановился, осмотрелся. Гук, наверное, до вечера ждал его в гестапо, а он решил прийти к нему домой, когда тот, возможно, уже и не ждёт его. На стук Гук открыл быстро, словно уже стоял у двери наготове. Он только что вышел из ванной в длинном махровом халате с большим полотенцем в руках.

— Вы по-прежнему предаётесь удовольствиям? — спросил Зигфрид. — Невзирая на явное приближение кончины нового порядка в городе?

— Покойников принято обмывать, — невесело и грубо пошутил Гук.

Он, казалось, совсем не удивился приходу Ларского. Гук был крайне серьёзен и сосредоточен. Зигфрид впервые видел его таким и не без основания полагал, что не последнюю роль здесь сыграло письмо его матери.

— Ничего нового добавить не могу, — мрачно заявил Гук.

— А что, не может пройти версия убийства из-за ревности? — спросил Зигфрид.

— Нашли дурака, — усмехнулся Гук. — Как же, поверит Фишер в эту версию!

— Кто знает…

— Уж я-то знаю! — зло выкрикнул Гук. — И нечего ко мне шляться!

— Я всё-таки приду, и вы мне скажете всё, вплоть до номера камеры и распорядка дня в тюрьме. А сейчас поговорим немного о другом.

Гук нервно передёрнул плечами и плюхнулся на диван, продолжая обтирать голову полотенцем. Зигфрид сел напротив на стуле, выждал небольшую паузу и спросил:

— А скажите, что сделали с тем сапожником, которого взяли в мастерской около рынка после бомбёжки?

Впервые за весь вечер Гук проявил хоть какой-то интерес:

— Вы его знали?

— Не думаю.

— Тогда зачем спрашиваете? — с усмешкой сказал Гук. — У него под одеждой была тельняшка. Так?

— Что с ним? — быстро спросил Зигфрид.

— В гестапо его доставили уже мёртвым, он пытался бежать, вот и пристрелили. Документов при нём не было, а он почему-то оказался в центре города в своей будке сразу после бомбёжки. Его взяли, чтобы выяснить, кто такой, а он попытался убежать. Но убежать ему не дали. Сами понимаете…

Зигфрид, наконец, узнал, что с Морозовым. Если, конечно, Гук говорил правду. Но сейчас ему не было резона лгать. Пожалуй, самое время задать и ещё один важный вопрос.

Зигфрид слегка наклонился над столом. Его лицо, необычайно серьёзное и сосредоточенное, сейчас хорошо освещалось лампой, и Гук отметил, что никогда ещё не видел Ларского столь решительным.

— Откуда у вас фотографии, которые вы предъявляли на допросе?

Гук опять усмехнулся:

— Вас, конечно, интересует только одна из них…

Он чуть помолчал и неожиданно выкрикнул:

— Майора Игнатова!

Зигфрид ничем не выдал своей настороженности, лишь слегка наклонил голову и повторил вопрос:

— Так откуда?

— Это вы лучше у Фишера спросите.

Зигфрид откинулся на спинку стула, попытался расслабиться. Хитёр Фишер! Порасставил своих людей повсюду. К нему и Анне относился с подозрением, подослал Антонину. «Но с фотографией Игнатова просчитался, не такой реакции ждал от меня», — думал Зигфрид.

Гук вдруг неизвестно почему стал словоохотливым:

— Фишер считал Игнатова руководителем оставшегося здесь подполья. Я так понял, что были какие-то сведения, чтобы предполагать это. Только и всего. Фишер приказал искать всюду его и сообщников.

— Ну что же, на сегодня хватит вопросов, — сказал Зигфрид в раздумье.

Его теперь сильно занимала мысль, почему Фишер выбрал фотографию Игнатова? Имеет ли какое-то отношение к этому Шкловский? Вообще, Евгений — очень странная фигура. Он много знал о жизни «Ларского», явно подозревал его в чём-то, намекал на тайную деятельность, но… Но, значит, не доносил никому, поскольку Ларского не трогали! И если бы не Фишер, Ларский и поныне мог бы быть спокоен. Видимо, напрасно сам он подозревал Шкловского в доносительстве. Ведь не было никакой реакции со стороны немецкого командования или гестапо на те сведения, которые Шкловский получал от Коха! Странно. Кто же он такой, этот Шкловский?

Зигфрид встал, подошёл к двери. Уже взявшись за ручку, остановился и, обернувшись, сказал:

— Вам придётся и дальше платить по «векселю»: Анна Вагнер должна быть на свободе. Я приду завтра вечером.

Он исподлобья смотрел на Гука немигающими глазами. Потом каким-то особенным движением, присущим только ему, быстро вскинул голову, и взгляд его стал немного снисходительным. Гук, поражённый этим движением, будто вдруг вспомнив нечто важное, смотрел на него широко открытыми глазами. Когда Зигфрид вышел, он всё повторял в памяти этот жест Ларского и его снисходительный взгляд. Он всё это уже видел. Не сейчас. Намного раньше. В какой-то другой жизни. В той жизни, где была мать!

Он сел на диван и некоторое время смотрел в одну точку. В памяти всплывали посёлки геологов на Украине, в Сибири, на Дальнем Востоке. С отцом они объездили почти всю страну. Но нет, всё не то… Потом он увидел речку в подмосковном городке и вспомнил её название — Истра. Припомнил и тот пятый класс, где учился почти год. Там все бегали на Истру рыбачить. Однажды позвали его с собой, а он ответил, что только дураки сидят с удочками по нескольку часов. Кто-то в ответ обозвал его дураком. А тот, что стоял напротив, чуть-чуть пригнув голову, вдруг вскинул её и окинул Виктора снисходительным взглядом.