В «игру» вступает дублер

— Об этом мужчины не говорят, — с достоинством произнёс Ларский. — Так всё же, господин Шкловский, кто зарезал фрау Антонину?

— Почему зарезал? — ответил Шкловский, направляясь к выходу. — Анна Вагнер стреляла из пистолета.

Зигфрид был готов к такому ответу, и всё же он поразил его, как удар молнии. Почему Анна стреляла в Антонину? Не из ревности же, в самом деле. Что произошло? Ведь всего три часа назад он был у неё, и ничто не предвещало такого поворота событий. Что же случилось? Что с Анной? Зигфрид догадывался, что она уже в гестапо, но гнал от себя эту мысль как ужасно нелепую, немыслимую. Он хотел бы немедленно побежать к её дому. Возможно, старый Вагнер что-нибудь знает, но уйти нельзя, за ним могут следить. Как это тяжело — делать вид, будто тебя совершенно не касается разыгравшаяся около театра трагедия, не беспокоит судьба Анны. Но только выдержка поможет ему сейчас сохранить своё положение и помочь Анне.

Василий, увидев уходящего Шкловского, снова подошёл к художнику. Зигфрид глянул на него и понял: другого выхода нет, надо его послать к Вагнеру.

— Василий, запомни: Почтовый переулок, 25. Пётр Фёдорович Вагнер. Беги к нему, скажи, что прислал Ларский. Спроси, что произошло, а потом скажи: его дочь убила Антонину, её арестовали. Пусть уходит немедленно. А ты — назад! Ещё успеешь ко второму акту. Беги дворами — так короче.

Дом на Почтовом Василий отыскал без труда. Осторожно постучал. Послышались шаркающие шаги и вопрос:

— Аня, ты?

— Откройте! Я от Ларского!

Вагнер открыл, впустил незнакомца, при свете лампы увидел обеспокоенные круглые глаза, тревожно спросил:

— Кто вы? Что вам надо?

— Я от Сергея Ивановича. Он просил узнать, что случилось, почему Анна пошла к театру?

— А что случилось? Ничего не случилось, — Вагнер по-вороньи нахохлился.

— Некогда, папаша, говорите скорее. Дело серьёзное, иначе бы Ларский не прислал!

В голосе незнакомца было столько тревоги, что Вагнер не стал таиться, коротко пересказал разговор Антонины с Фишером.

На улице послышался шум приближающейся машины. Василий подскочил к окну, отвернул угол байкового одеяла, повешенного для затемнения, увидел лучи фар, которые били уже близко.

— Так, старик, влип я! Это немцы!

— Сюда! — махнул Вагнер на террасу и поспешил сам, чтобы открыть дверь. — Через сад дворами на центральную улицу!

Василий бросился на террасу и быстро выскочил в сад. Вагнер крикнул вслед:

— А что с дочкой?

— Антонину убила! Схватили её! Ты чего стал, старик? Давай скорее со мной! Уходить надо!

Вагнер стоял, как вкопанный, и хватал ртом воздух. Он хотел что-то сказать и не мог. Послышался сильный стук во входную дверь.

— Прости, отец, — крикнул Василий, — мне надо уйти!

Он побежал к забору. В театр прибежал минут за десять до начала второго акта и быстро рассказал всё Ларскому.

Зигфрид с трудом соображал, как расставить декорации, хотя и понимал, что необходимо сохранять видимое спокойствие. Мысль о том, что Анна принесла себя в жертву ради него, жгла огнём. Он просто обязан спасти её, а для этого сам должен остаться на свободе. Спасти во имя их общего дела. Во имя любви. Именно в этот миг он осознал, что давно любит эту девушку.

Анну схватили, Вагнера, очевидно, тоже. Даже если они ни в чём не признаются, его самого могут взять как «человека из их окружения» под тем предлогом, что разберутся и отпустят. И, может быть, правда отпустят (прямых улик нет), если не нашли рацию. Рация! «Юрка» был в очень надёжном месте, но гестапо умеет производить обыски.

Зигфрид раздумывал, как поступить. Уйти в «берлогу» к Петровичу или ещё подождать, посмотреть, как обернётся дело. Пока прикидывал, спектакль подошёл к концу, и тут же всех немедленно созвали к директору. Зигфрид кивнул Василию, придержал его у порога и сам стал у выхода. Он догадался, о чём пойдёт речь, и на всякий случай оставил путь к отступлению: ситуация такая, что надо всё предусмотреть.

Кох метался вдоль своего стола, прикладывая руки то к сердцу, то к голове. Наконец, он остановился, опираясь о стол, заговорил трагическим голосом:

— Друзья мои, я почти полвека на службе в искусстве… Бывало всякое… Стре-ля-ли! Но на сцене! На сцене, в спектакле, а не у входа в театр!

Все зашумели, каждый спрашивал у другого, что случилось. Директор, перекрывая голоса, ещё более трагически, почти торжественно закончил:

— Убита женщина! Известная вам очаровательная фрау Антонина!

Все ахнули и замерли.

— И это у входа в мой театр! — заключил Кох таким тоном, словно и в самом деле был владельцем театра. — В связи с этим спектакли отменяются до новогоднего вечера. Всё! Я умираю! Я уже умер!

Директор с таким трагическим видом опустился в кресло, будто это не вдову профессора, а его пристрелили из пистолета. Теперь Зигфрид думал только о том, как бы побыстрее добраться до Петровича и залечь у него на три дня, оставшиеся до Нового года, — в связи с отменой спектаклей его отсутствия в театре никто и не заметит, но из гестапо могут прийти! Завтра же необходимо встретиться с Гуком, он наверняка будет знать, что с Анной. Зигфрид обратился к Василию: