В чужой стране

— Тут разобраться, Мать, трудно. Мы сами кое-чего не понимаем. — Шукшин посмотрел на Тюрморезова, усмехнулся. — Политика — дело хитрое…

Послышался стук в окно.

— Наши… Стефан пришел. — Мать пошла открывать дверь.

Вошли двое — Стефан Видзинский и Трис. Трис устало снял шляпу, отер ладонью влажный лоб.

— Давно ждете, камрады? Кое-как проскочили, везде патрули.

— Садитесь к столу. — Мать достала из буфета еще две тарелки.

— Спасибо, надо уходить, — ответил Трис. — Констан, пройдем наверх, поговорим.

Когда они поднялись в комнату, где был тайник, Трис подошел к окну, посмотрел на улицу, прислушался, негромко сказал:

— Вчера я видел Мадесто. Он говорит, что получена директива из Берлина. Требуют покончить с партизанами… Приказано прочесать все леса, все сразу. — Трис раскурил трубку, сильно затянулся. — Приказано арестовать всех, кто находится на подозрении, брать заложников. За каждого пойманного русского партизана будут платить десять тысяч франков…

— Десять тысяч? Растем в цене! Раньше давали только четыре…

— А за твою голову и за голову Яна Боса они обещают сто тысяч.

— Смотри-ка ты! — Шукшин усмехнулся. — Можно сказать, золотые головы, а?

— Из Брюсселя приезжает специальная группа гестапо. Они сейчас усилят разведку, постараются забросить к нам своих агентов. Мадесто говорит, что с этой группой приедет Черный Голландец, специалист по партизанам. Во Франции работал…

— Мадесто не говорил, когда ждать облаву?

— Еще ничего не удалось узнать. Наверное, ждут, когда прибудет группа из Брюсселя.

— Так, понятно… Кто с Мадесто держит связь?

— Жеф.

— Об оружии он ничего не сказал?

— Ждут… Мы достали немного взрывчатки, на шахте. Иван Ольшанский привезет в лес.

— Спасибо!

— Ну, пойдем. Меня ждут…

За окном послышался гул. Он быстро усиливался, нарастал.

— Американцы! — проговорил Трис, пряча в карман трубку. — Каждую ночь начали летать. Над самыми шахтами пролетают, а ни одной бомбы не сбросили… Говорят, хозяева шахт не разрешают бомбить, не хотят нести убытки. Я бы их повесил, этих мерзавцев…

Трис ушел. Шукшин подсел к Видзинскому и Тюрморезову, беседовавшим за столом.

— Что там на шахте, Стефан?

— Хорошего мало, Констан. Вчера отправили в концлагерь еще тридцать восемь человек. Офицеров отправили…

— Офицеров? — Шукшин встревоженно посмотрел на Видзинского. — Кто попал из подпольщиков?

— Много… — Видзинский вздохнул, покачал головой. — Много, Констан…

— Взяли Бещикова, Сайковского, Ременникова… Из руководящего ядра остался Сипягин, — заговорил Тюрморезов. — Сипягин возглавит организацию, у него есть опыт и смелость… В руководящее ядро войдут Павел Яковлев и Леонид Солодилов. Организация должна действовать, несмотря ни на что…

— Солодилов должен уйти, — сказал Видзинский. — Он заподозрен, ему надо скорее уйти!

— Солодилову трудно вырваться, — проговорил Шукшин. — Если бы он работал в шахте… В шахту ему не попасть, нет!

— Они делают подкоп, — ответил Видзинский. — Подкоп из барака…

— Есть ли известия от Тягунова и Комарова? Где они? До сих пор мы не имеем с ними связи! — Шукшин поднялся, заходил по комнате.

— Тягунов и Комаров были в Антверпене, — сказал Видзинский. — Кажется, они связались с Брюсселем, со штабом партизанской армии. Я думаю, они работают по заданию штаба…

— Листовки получаете? — спросил Тюрморезов.

— Да, сегодня привезут еще, сюда, в Мазайк. — Видзинский вынул из кармана жилетки массивные серебряные часы. — Скоро товарищ из Льежа приедет. Я должен встретить его. А к пяти утра мне надо попасть на шахту… — Видзинский спрятал часы, устало откинулся на высокую спинку стула, закрыл глаза. Маленький, мертвенно-бледный, с редкими, сильно поседевшими и какими-то тусклыми, неживыми волосами, он казался сейчас стариком. Шукшин с жалостью подумал: «Совсем он плох, совсем… Где только берет силы…»

— Что же, я пойду. — Видзинский встал. — Передайте привет товарищам.

Шукшин и Тюрморезов остались вдвоем. Мать хозяйничала на кухне, Мия уже спала.

— Трис предупредил, что немцы готовят большие облавы, — проговорил Шукшин. — Кажется, они берутся за нас по-настоящему… Ну, пойдем спать. С рассветом двинемся. Ты останешься в отряде, а я — в штаб бригады…

* * *

В лес, где находился штаб бригады, Шукшин въехал вечером. В лесу было сыро, сумрачно и глухо. Накрапывал дождь, над головой тревожно шуршали листья. Выбравшись на знакомую тропинку, Шукшин присел отдохнуть. Он так устал, что одеревенело все тело. Сняв шляпу, прислонился щекой к шершавому стволу дерева, закрыл глаза. И сразу поплыли красные круги… Нет, лучше идти. Пересилив себя, поднялся, взял велосипед и, пошатываясь, пошел по тропе.

Спустившись в землянку, он молча, держась за холодную, влажную стену, добрался до топчана. Под потолком, сильно чадя, горела лампа без стекла. В землянке стояла тяжелая полутьма, пахло керосином и застоявшейся сыростью. У стола, наклонив голову, сидел Дядькин. В углу кто-то глухо кашлянул. Шукшин, вглядевшись, узнал связного третьего отряда Станкевича.

— Это ты… Пекшев прислал?

— Пекшев погиб, — проговорил Дядькин, не поднимая головы.

— Пекшев! — Шукшин вскочил. — Как же?..