В чистом поле: очерки, рассказы, стихи

Таким «голосом» мог быть Евгений Вдовенко. Жил он еще в ту пору в таежном поселке Советский, появляясь в Тюмени не часто. Вербовать поэта в заговор был командирован крыл овцам и известный Зот Корнилович Тоболкин, пьесы которого ставились на многих сценах. Но бывший десантник Вдовенко, оценив ситуацию, не постеснялся авторитета, послал его «куда надо»…

Весть о восстании в писательской организации каким-то боком докатилась до областной администрации. Шумский сказал мне, что его приглашают в такой-то отдел «на собеседование». «Да на разборку приглашают! Пойду и я! Для поддержки!» – сказал Сереже.

В присутственном месте бывшего облисполкома нас встретили две подтянутых и хорошо причесанных сотрудницы администрации – известные мне как недавние работники тюменского горкома КПСС. Тут же сидели, опередив нас своим приходом, Крылов, Мищенко, Шамсутдинов и … почему-то Саша Гришин, ни каким боком к нашей писательской организации не относящийся.

Едва Шумский произнес слова о том, что случившееся на днях в Союзе писателей – дело не уставное, с чем согласились хорошо причесанные дамы из администрации, а троица мятежников задумчиво промолчала, как Саша Гришин прокурорским тоном завел совершенно иную «песню», не относящуюся к теме встречи: «А почему до сих пор на свободе редактор фашистской газеты Денисов? Вы посмотрите, что он печатает в последнем номере? Вот, вот, почитайте, что заявляет в газете председатель московского Союза офицеров Станислав Терехов, который скрывается от нашей демократической власти неизвестно где!» – тыкал пальцем в последний номер «ТЛ» Гришин.

Набрякло молчание. Начальственным и бывшим партийным дамам было неловко. Поёживалась остальная присутствующая гвардия.

«Ну еще что скажешь, Саша? – услышал я собственный надтреснутый голос. – Скажу, – ответил Гришин. – Имею право. Я такой же член Союза, у меня и членский билет такой же, как у вас с Шумским!» – он вынул из кармана красные корочки с золоченым орденом Ленина на лицевой стороне и надписью – «Союз писателей СССР». Я знал, сообщали в прессе: демократы-апрелевцы, нахрапом захватив помещения Правления Союза писателей СССР на улице Воровского в Москве, завладели хранившимися там чистыми бланками, выписывая их членам новообразованного «Союза российских писателей» – наследнику оскандалившегося «апреля».

Что-то еще говорить не хотелось. Мерзость и сволочизм «собеседования» били через край.

Успокоилось, улеглось, покатилось дальше – в демократию.

Улеглись страсти и по переселению Союза на новое место.

Но от нас почти целиком отпал Север, северяне (Югра и Ямал) создали с центром в Ханты-Мансийске свою суверенную писательскую организацию. Возглавил её Андрей Тарханов.

Северная и южная организации СП невольно впали в «созидательный» раж, соревнуюсь в количественном составе. Как тогда мы говорили, «принимали в члены СП пачками». Шумский приурочивал прием к областному семинару молодых, на повестку дня «выставлялось» порой до восьми кандидатов в Союз одновременно. «Никогда такого не было ни при Лагунове, ни при Шермане!» – говорил я Сереже. – Если так дела будешь вести, скоро и Шарик сторожа Тамары станет членом Союза писателей России… А давай и Шарика примем!»

В ту пору и Москва, её приемная коллегия СП, ослабила тормоза строгости, о чем то и дело била в колокола «Литературная Россия», предлагая рогатки на пути недостойных. Опубликовал и я там свою статью под хлестким и беспощадным заголовком: «Секретарь в законе».

Будируя, говоря казенным языком, эту тему, отбивала склянки и «Тюмень литературная», местная профсоюзная газета «Позиция» (редактор Ю.И. Крюков) вступала в разговор. В ответ Шумский издал указ, который лишил «ТЛ» права пользоваться в «деревяшке» телефонной связью. Тем самым он положил начало серьезной «войне» меж нами, также ближайшим его окружением из новообращенных, готовых разорвать нас с техническим секретарем «ТЛ» Григоровым, как Тузик хозяйственную сумку. Приходящая нам почта валялась в непочтенных местах, обнаруживалась вскрытой, порой и выброшенной в мусорный угол.

«Тюмень литературная» занимала комнатку напротив каминной, где к трем часам пополудни ежедневно вспыхивало дружеское «чаепитие». К пяти предвечерним часам оттуда, с «чаепития», неслись возбужденные голоса, крики, а к шести – подкатывал срок шумных разборок, а порой и серьезных потасовок.

О гостинице, о сауне, о каретном сарае и о других маниловских прожектах речи уже не звучали. Какие «сауны»! Сережа, отремонтировав дом на «нефтяные деньги» (тут ему – хвала!), в дальнейшем со своими сподвижниками не удосужился возвести хотя б приличный гальюн-сортир. Литературная и других званий братия, подобно южно-американским индейцам, по нужде бегала в дальнее, унаследованное от прежних коммунальных жильцов, дворовое заведение с гнилыми, чрезвычайно опасными досками пола и при выгребной яме, по теплу зело шибающей ароматами. Великой отваги стоило добежать туда с подскоками в злой мороз, побыть какое-то время, заплатив за это здоровьем, а, может быть, впоследствии, и молодой жизнью.