Увидимся в темноте

Оставаться в спальне, в одиночестве, нельзя.

Брагин проснулся сразу – стоило ей присесть на краешек дивана. И Брагин проснулся нежным: она уже и забыла, что это такое – нежный Брагин. Он успел обнять ее и покачать на руках (Катя даже не сопротивлялась этому), и они успели поговорить о кошке за стеной и о том, что хорошо бы навестить квартиру в соседнем подъезде и выяснить, что на самом деле происходит. И о завтраках в соседнем кафе – почему бы не возобновить эту забытую практику? И еще о каких-то мелких мелочах, навылет прошивающих семейную жизнь. Может быть, все еще наладится, – безвольно подумала она. А потом позвонил кто-то из оперов, кажется, Гриша Вяткин – с очередным самым сложным в мире делом, и Брагин немедленно засобирался на место происшествия.

А потом Катя услышала имя – Джанго. Как Джанго Рейнхардт, джазовый гитарист, но это не гитарист. Новый сотрудник, женщина. Брагин говорил о Джанго нехотя, как будто заранее в чем-то извиняясь, и при этом сразу сделался несчастным. Уж не Катя ли тому причиной?

Скорее всего.

Катя громко захлопнула дверь за уходящим Брагиным и спустя пару секунд осторожно приоткрыла ее – и услышала, как этажом ниже он с кем-то говорит по телефону: не совсем шепотом, но тихо или, скорее, интимно, чтобы не дай бог…

что?

Пошел ты к черту, Брагин.

И все твои будущие женщины, плодородные, черноземные и молочные внутри. Томящиеся в ожидании семени. Они тоже пусть идут.

Начало дня оказалось безнадежно испорченным, и оставаться в квартире было невмоготу, и поэтому Катя решила, что до работы успеет позавтракать. Спокойно посидеть где-нибудь в глубоко интеллигентной забегаловке – в какой угодно, потому что главная прелесть питерских забегаловок, кофеен, пончиковых и пышечных состоит в их названиях, а завтраки везде одинаковые. Ну, почти.

Она в очередной раз мельком пожалела, что так скоропостижно закрылись «Слоны и Пряники», то самое «соседнее кафе», а может, и хорошо, что закрылось. И их с Брагиным отношения пусть тоже закроются побыстрее.

Но сначала кошка. Или кот.

Уже спустившись вниз и подойдя к соседнему подъезду, Катя вдруг поняла, что в каком-то странном чаду и отупении последнего часа взяла не ту сумку. А сумка, с которой она всю последнюю неделю ходила на работу, осталась висеть на вешалке в прихожей вместе с банковским пропуском и кошельком. И, по уму, надо бы вернуться. Но именно в этот момент дверь подъезда распахнулась и выпустила на волю первую рабочую пташку или, скорее, хмурого дятла – мужика с узким, недовольным жизнью лицом. Несмотря на это глобальное недовольство, мужик вежливо посторонился, пропуская Катю в подъезд, и даже придержал дверь. А Катя подумала, что никогда не видела его раньше, как и всех остальных жителей (или большинство из них), – а ведь живут они в одном пространстве кучно и уже много лет.

Ничего, скоро пейзаж поменяется.

Катя еще не знала, что будет делать: вернется к родителям, на Васильевский, – или снимет квартиру. Скорее всего – последнее, она ведь взрослая девочка. А на Васильевском волей-неволей снова станет маленькой: попробуй не стать маленькой в собственной комнате, до сих пор забитой детскими книгами, игрушками (сентиментальная мама даже кукольный домик сохранила) и сморщившимися от времени плакатами «Спайс герлз».

На стареньком, больше похожем на шкаф, лифте (родной брат лифта в Катином подъезде) она поднялась на «свой этаж» и оказалась на до боли знакомой лестничной площадке: та же потрескавшаяся метлахская плитка под ногами, те же стены – кое-как отштукатуренные и наполовину выкрашенные масляной краской. Ну, хотя бы цвет не уродский, светло-бежевый. Дверь в квартиру, в которую Катя собиралась позвонить, очевидно, стояла здесь еще с послевоенных времен: потемневшая, плохо отлакированная вагонка. Чтобы дотянуться до круглого звонка-пуговки, Кате даже пришлось подняться на цыпочки.

Напрасный труд. Звонок не работал.

Но сдаваться так просто она не собиралась и аккуратно постучала в дверь костяшками пальцев. После чего приложила ухо к деревянным плашкам: за дверью было тихо. Что ж, придется прийти сюда еще раз, вечером, после работы.

Ну, ладно. Контрольный выстрел.

Теперь Катя ударила дверь наотмашь, раскрытой ладонью, запоздало сожалея, что упустила шанс. И что могла точно так же смазать по лицу Брагина, прямо посередине его воркования с gipsy jazz[12]. Спуститься на пролет вниз, надавать по трясущейся от телефонного вожделения физиономии и, не говоря ни слова, вернуться обратно. И плевать на попранное чувство собственного достоинства. Нет у нее больше никакого достоинства. Его увезла с собой Дарси; увезла и оставила подыхать в страшной хижине, в лесах Айдахо или Вайоминга.

Кошка или кот. Вы меня подвели.

Катя уже готова была уйти, когда дверь, скрипнув, приоткрылась.

Однако.