Увечный бог. Том 2

Моя смерть заставила бы близких горевать, а в горе нет ничего хорошего. Оно сухое и горячее. Оно – это слабость, поселившаяся внутри. Оно подавляет жизнь… Нет, все же я рад, что не нашел себе жену, не завел детей. Мне невыносима мысль стать причиной их страданий.

Как можно столь безрассудно отдавать другому свою любовь, когда все непременно кончается предательством? Кто-то один всегда уходит, и никуда от этого не деться. Смерть есть наивысшая форма предательства, а потому как можно считать любовь равноправной?

Время шло, а Маппо все бежал. Солнце проделало половину пути по небу. Боль разливалась теплом по ногам, помогая сбросить гнет мыслей и опустошить сознание. Разве бег не прекрасен? Эта великая иллюзия спасения – спасения от демонов. Дальше, дальше, пока все слезы и напасти не останутся позади.

Бег прекрасен, да. И вместе с тем ненавистен. Нельзя сбежать окончательно. Нельзя обогнать себя и преследующие тебя невзгоды. Мы бежим ради сладостного изнеможения, очень похожего на смерть – с тем лишь отличием, что для этого не нужно умирать.

Поэты лучше всех разбираются в метафорах. Если жизнь – это поход, то бег – это жизнь, ускоренная до предела. Проделывать весь путь от рождения до смерти за день, снова и снова, – прекрасная привычка, которая не дает нам забывать неоспоримые истины. Множество маленьких смертей в угоду одной настоящей. Мы переживаем их в бесконечном разнообразии форм и получаем удовольствие от этого ритуала. Я мог бы бежать, пока не упаду. Пока все суставы, кости и мышцы не износятся. Я мог бы бежать, пока сердце не застонет и не разорвется.

Я мог бы посрамить поэтов, воплотив метафору в жизнь. Мы все стремимся к саморазрушению. Это часть нашей натуры. И мы будем бежать, даже если бежать некуда или не от чего. Почему? Потому что смысла нет ни в ходьбе, ни в беге, но ходьба к тому же еще и медленнее.

Сквозь мушиную завесу Маппо увидел, что впереди клубится нечто еще более черное, похожее на столп. Песчаная буря? Но здесь нет песка. Вихрь? Возможно. Но воздух неподвижен. Маппо присмотрелся, чтобы понять, куда чернота движется.

Она по-прежнему была точно впереди. И становится все больше.

Она движется прямо на меня.

Еще мухи?

Надрывное жужжание вокруг стало нестерпимее. Маппо, кажется, уловил смысл перемены тона. Вы ведь здесь не просто так. Вы ищете жизнь, а как найдете… то зовете других.

Теперь Маппо услышал гул, исходящий от тучи. Низкий и жуткий, он быстро перекрыл жужжание мух.

Саранча.

Но как так? Ей ведь нечем тут питаться. В этой пустыне совсем ничего нет.

Что-то здесь не так. Маппо замедлил бег. Остановился. Мухи еще немного покружили вокруг него, затем разлетелись. Маппо восстанавливал дыхание, не сводя глаз с надвигающегося вихря саранчи.

И вдруг его осенило.

– Д’иверс…

У подножия вихря клубилось что-то вроде белой пены, рассыпаясь вокруг барашками. Нижние боги. Бабочки.

– Вы все – мухи, саранча, бабочки – одно существо. Вы все живете в этой пустыне. – Маппо припомнил кости на окраине. – Вы же… ее и создали.

Бабочки волной накатили на него – за их крыльями он перестал видеть землю под ногами. От яростных взмахов у него на коже высох пот. Маппо задрожал.

– Д’иверс! Я желаю говорить с тобой! Обратись! Покажись мне!

Саранча скрыла собой половину неба и солнце, закружилась над Маппо и обрушилась на него.

Маппо упал на колени, согнулся и закрыл голову руками.