– Лики на Камнях. – Уругал Сплетенный, присев, чертил узоры на плотной земле. – Семь Мертвых огней. Развязанные. Это наши титулы – титулы т’лан имассов, лишенных клана. Проигравших в войне. Обреченных быть свидетелями.
Ном Кала оглянулась на лагерь людей, зигзагом расположившийся на покрытой глиняной коркой земле. Движение там почти стихло; растущая жара вытянула последние силы. Лежащие тела отбрасывали длинные тени.
– Мы избрали Рыцаря Цепей, – продолжал Уругал. – По его воле мы покинули свою темницу, по его воле однажды цепи падут. Затем мы ждали принятия Дома Цепей в пантеон.
– А этот рыцарь среди нас? – пророкотал Кальт Урманал.
– Нет, но он нас ждет. Долог был путь его, и вскоре наша судьба будет у него в руках. Увы, Падший не повелевает им, а Король в Цепях отвернулся от нас, ибо Король проклят и никогда не избавится от цепей. Мы верим, что недолго ему сидеть на своем троне, а посему мы его сбросим.
– Рыцарь презирает цепи, но мало понимает, – произнес Берок Тихий Глас. – Много цепей, и режут они жестоко, а порабощают отчаянно. Но существуют и другие цепи, которые мы надеваем по своей воле, а не из страха или неведения. То есть самые благородные из оков: доблесть, верность, честь. Многие идут в Дом Цепей, но не могут перешагнуть порог, ибо требуются от них силы, редко используемые. Когда впереди страдания, нужна большая смелость, чтобы идти дальше – в безжалостный и суровый мир.
Уругал начертил на земле семь символов и, указывая на каждый по очереди, стал пояснять:
– Консорт. Она нам известна. Грабитель – о двух лицах. Одно – мужское. Другое – женское. О Рыцаре мы уже говорили. Семь Мертвых огней, Развязанные – мы, т’лан имассы, но это изменится. Калека – тот, чей разум должен ползти, чтобы служить священной жизни внутри него. Прокаженный – тот, кто жив и мертв одновременно. Дурак – угроза изнутри. Итого все, кроме Рыцаря, находятся среди смертных и под нашим надзором. Прямо здесь. Прямо сейчас.
– Но, Уругал, – произнесла Ном Кала, всматриваясь в символы, – они все умирают.
– И здесь нет ветра, который бы перенес нас вперед, – добавил Берок.
– Значит, дать им надежду мы не можем, – подытожил Уругал.
Кальт Урманал хмыкнул.
– Мы т’лан имассы, что мы знаем о надежде?
– Стало быть, мы проиграли? – спросила Ном Кала.
Никто не ответил.
– У меня есть мысль. Как сказал Кальт, мы не можем дать то, что давным-давно утратили. Мы чужды надежде. Смертные люди погибнут, и нам их не спасти. Кто-нибудь возразит?
– Нет, – ответил Уругал.
– А значит, – Ном Кала наступила костяной ногой на знаки и размазала их, – погибнет и Дом Цепей.
– Он возродится, но в другую эпоху.
– Если это наш удел – а мы этого хотим, не так ли? Если это наш удел, Развязанные, то у нас нет выбора. Нужно пойти к адъюнкту.
– И что мы ей скажем? – устало спросил Уругал.
– Как – что? Солжем, конечно же.
Остальные какое-то время молчали.
Ном Кала изучала глазами лагерь и длинные тени.
– Попробуем выиграть еще один день.
– На что нам еще один день?
– Не могу сказать, Уругал Сплетенный. Порой надежда рождается из лжи. Так тому и быть. Я пойду к ней и солгу.
Рутан Гудд проводил Лостару Йил взглядом. Та подошла к адъюнкту и встала подле нее лицом на восток, словно бросая вызов жестокому рассвету. Рутан недоумевал, как Тавор держится на ногах. Каждую ночь она шагала без устали и на одной своей силе воли тащила за собой всю армию. Не споткнется она – не споткнется ни один солдат, шагающий за ней. Поход превратился в битву, безмолвную войну.
– О чем они говорят, как думаешь? – спросила Сканароу.
Рутан повернул голову, взгляд его помрачнел.
– Спи, любовь моя.
Сканароу опустила затылок на твердую землю и закрыла глаза.