Уцелевший

— Безусловно, — кивнул Родриго. — Pero supongo que vuestras mercedes deberian irse primero al arroyo para limpiar las manos у lavar bien otras partes del cuerpo relevantes al asunto. Propiedad ajena debe respetarse siempre, saben?[8]

Баски от души рассмеялись.

— Hablas en serio, capitan?[9] — полюбопытствовал Мануэль.

— Completamente en serio[10], — ответил Родриго.

Иветта не поняла в загадочной беседе ни слова, но Эрна была достаточно образована. И чересчур умна, чтобы пытаться с визгом и плачем исцарапать испанцу физиономию. И слишком владела собою, чтобы падать в обморок при столь недвусмысленном подтверждении кастильских посул.

— Родриго де Монтагут, — медленно и внятно произнесла баронесса, — можешь поступать со мною как захочешь, это в твоей нынешней власти. Но никогда, запомни, презренный насильник, никогда ты не сможешь хвастать, будто обладал мною, добился взаимности, ответной страсти. Ты сам это знаешь, потому и намерен отдать пленницу на поругание... Cerdo de mierda![11]

Эрна тряхнула головой и с вызовом отвернулась.

Французскую речь баронессы де Монсеррат Иветта понимала куда лучше.

— Сударыня! — воскликнула служанка. — Что собираются делать эти люди?

— Эти люди, — спокойным голосом ответила Эрна, — собираются идти к ручью. Мыться. Господин Родриго де Монтагут, видишь ли, не намерен отдавать свою добычу в грязные, кровью запятнанные лапы.

— Совершенно верно, — заметил испанец безо всякого раздражения.

Иветта распахнула глаза, несколько мгновений помолчала, а потом хижина едва не развалилась от пронзительного женского визга.

Баски расхохотались и дружно двинулись в указанном направлении.

— Еще раз пискнешь — не взыщи, — объявил Родриго. — Ты здесь вообще ни при чем, крошка. Угодила ненароком в передрягу, значит веди себя достойно. Бери пример с госпожи. Ради нее вся затея и состоялась.

Визг не смолкал.

— Закрой рот! — загремел испанец. — Или, клянусь, мои молодцы закроют его по-свойски!

Служанка хлопнула глазами и повиновалась.

— Теперь слушай, — продолжал немедленно обретший привычную учтивость сеньор де Монтагут. — Если будешь умницей, обещаю: все обернется к лучшему. Отвечай правду, чистую правду, и ничего, кроме правды: ты — девушка?

Иветта ошалело уставилась на Родриго.

— Все равно через пять минут проверим, — устало вздохнул испанец. — Лучше скажи сама. Тогда я, по крайности, определю, как поступать... А хочешь — молчи. Тем хуже для тебя.

— Оставь бедняжку в покое, Родриго, — бесцветным голосом произнесла баронесса. — Ты отвратителен.

— Отнюдь нет. Спрашиваю из чистейшего человеколюбия. Коль скоро твоя служанка девственна, ее не станут подвергать излишним... как бы это выразиться? — испытаниям. Правда, положенное за труды приданое тоже несколько уменьшится.

Родриго пристально поглядел на Иветту.

— Не бойся, козочка. Тебя возьмут в Кастилию, щедро снабдят необходимым, осыплют золотом и отпустят на все четыре стороны. Я не кровожаден, поверь.

— Подлец! — выпалила баронесса.

— Подлец сотворил бы с вами невообразимое, а потом оставил на расклевание воронам. Кто узнает? Но ни тебе, ни Иветте не грозит ничего, кроме веселой ночки. Позабавимся — и поедем дальше. Все вместе. Эрна де Монсеррат останется баронессой, но поселится в небогатом фамильном владении де Монтагутов. Иветта, служанка, сможет остаться при госпоже, или пойти свои путем — как ей заблагорассудится. Ты отлично владеешь нашим языком, дорогая, вспомни: «я люблю» звучит по-испански «te quiero». И толкуется двояко: «я люблю тебя» или «я хочу тебя», сообразно переживаниям говорящего. Я хочу тебя, Эрна...

В дверном проеме возникла масляная рожа светловолосого, давно не стриженного Гонсало. Баскское происхождение подручного было весьма сомнительно, и Родриго иногда гадал, кто именно: мать или бабка этого наглого, преувеличенно спокойного, мягкого в обращении с равными либо старшими, беспощадного к пленникам парня согрешила с проезжим визиготом.

Рожа подмигнула и спросила:

— Когда начинаем, capitan?

— Скоро, — невозмутимо отозвался Родриго. — Еще несколько минут выдержки, друзья мои.

— Эрна, — сказал испанец, — сделай милость, разденься по собственной воле. И уговори крошку сделать то же самое.

— Никогда!

— Я свежевал волка. Медведя. Оленя. Свежевал в одиночку, безо всякой посторонней помощи. Если когда-либо сдирал охотничьим ножом грубую звериную шкуру, ободрать немного шелка и тонкого полотна не составит ни малейшего труда. Посему не подвергайте себя ненужному унижению. Противиться и глупо, и бессмысленно...

— Ни за что!

— Противиться или раздеваться?..

— Сударь, — хрипловатым голосом промолвила Иветта, — сударь, я женщина.

Водянистые глаза Гонсало едва не выкатились из орбит:

— Que dice?[12]

Родриго улыбнулся:

— Отвечает на мой вопрос. Правда, с небольшим опозданием.

* * *

— Чего именно? — осведомился Рекс ван Рин.

Де Ришло остановился подле друга: