Утро рождается ночью

Николас долго молчал, а потом, когда под сопкой показался маленький домик аэропорта, он заговорил.

- Когда я был егерем в Аскания-Нова, - все еще смеясь, сказал Николас, - у меня была жена. Она красивая была очень. А я был молодой, добрый и слишком уж любил ее. И поэтому она стала мне изменять. Женщина всегда изменяет доброму и всегда любит злого. Женщина думает, что злость - это признак силы, и сама даже не понимает, как она не права. Когда я вернулся с объезда и застал ее с другим, я сбежал из дому. Я бежал и плакал. И прибежал я к своему деду, и он стал мне говорить такие же слова, как и слепой Никодим. Я слушал его и плакал. А когда грек плачет, тогда он перестает быть мужчиной. Я уехал после этого из Аскания-Нова сюда, на Дальний Восток, и стал думать, что изменился и сделался сильным. А встретив тигра, понял, что все это не так. Меня обманула женщина, которую я любил, - я плакал. Я увидал тигра - и тоже насмерть перепугался. И тоже плакал, но уже не от страха, а от обиды, понимаешь меня?

- Я понимаю, - ответил Сизов.

- И оба старика - черт их совсем подери, хотя стариков и нельзя поминать плохо, - по-одинаковому утешали меня, вместо того чтобы сказать правду. Со стариками любое горе и любую обиду спокойно примешь, потому что старики мудры. Только ведь и они пугались тигров и их обманывали женщины. И у них тоже были свои старики, которые говорили неправду, чтобы правда не казалась такой жестокой.

До аэродрома Сизов и Николас ехали молча. На прощанье Николас сказал:

- Будь здоров, Кирилл. Сизов обнял его и ответил:

- Будь и ты здоров.

- Не бойся тигров, - пошутил Николас, - и не бойся, когда тебя обманет женщина, которую ты любишь.

Сизов усмехнулся и сказал:

- Меня уже обманула женщина. Только я ничего не боюсь, потому что у меня есть сын.

Николас изумленно посмотрел на Сизова, а потом, рассмеявшись, посоветовал:

- Только ты не ходи к старикам за советом. Даже к таким, как я.

- Не буду! - ответил Сизов.

И - улетел во Владивосток.

А через месяц Николас перебрался с таежного кордона Майгыз на остров, к Сизову.

7

Николас за последние два года сильно поседел. А за те месяцы, что Сизова не было на острове, у Николаса поседели и усы, совсем еще, кажется, недавно черные, как вороново крыло.

- Ты получил мое письмо? - спросил Сизов, поздоровавшись.

- Да, - ответил Николас, - я получил твое письмо. Оно - глупое. Умирают только те, которые боятся смерти. Или ждут ее.

- Закрой дверь, - попросил Сизов, - тетя Лида услышит.

Николас закрыл дверь.

- Сядь, - сказал Сизов, - нам надо поговорить, пока не прибежал Алешка.

Николас садиться не стал. Он отошел к окну. На подоконнике стояли горшки с цветами и две вазы с багульником. От веток багульника пахло свежевыстиранным бельем.

- Слушай, - сказал Сизов, - у меня лейкоз. Это значит - белокровие. Мне осталось месяц, два. От силы три. Потом ты переедешь в мой дом и будешь жить с Алешкой. И не подпускай к нему его мать. Она, наверное, захочет взять его, чтобы получать пенсию. У Алешки будет большая пенсия, потому что меня избрали в академики.

- Я читаю газеты...

Сизов хмыкнул и сказал:

- Тем более.

И вдруг Николас начал смеяться.

- Перестань, - поморщился Сизов, - хватит тебе.

Николас по-прежнему смеялся.

- Перестань! - громко, по слогам выкрикнул Сизов, и шея у него побагровела.

Николас перестал смеяться, высморкался, спрятал платок в карман и закричал еще громче, чем сам Сизов:

- Это ты перестань!

Сизов от неожиданности вздрогнул.

- Умирают только трусы, - повторил Николас, - а особенно в сорок пять лет. - Он отошел от окна, сел рядом с Сизовым и спросил: - Ты что чувствуешь?

- Слабость, - быстро ответил Сизов, - все время страшная слабость.

- И ничего больше?

- И этого хватает.

Николас пожал плечами и брезгливо скривил рот.

- Ты не понимаешь, что это такое, - тихо сказал Сизов.

- Да, - ответил Николас, - я этого не понимаю. Я понимаю только то, что ты слишком быстро разделся.

- Я устал, ясно тебе? Устал.

- Нет, не ясно. Тебе надо сходить на оленник. Тебя люди ждут.

- Не могу. Сейчас, во всяком случае, не могу.

Николас снова отошел к окну и сказал:

- Как знаешь...

8

Алешка ворвался в комнату неожиданно и стремительно. Секунду он неподвижно стоял на пороге, а потом бросился к отцу и повис у него на шее.

- Папка! - кричал он, захлебываясь от восторга. - Папка, дорогой! Как я рад, как я рад!

Сизов гладил Алешкины вихры и хмурился. Алешка украдкой взглянул на отца и, спрятав голову у него на груди, попросил:

- Папочка, ты не сердись, пожалуйста. Тебе Николас все сказал, да?

- Что сказал?

- Ну, про тройку? По русскому?

- Да, - протянул Сизов, - значит, все же тройка? Тяжелое дело... - Он снова погладил Алешку по вихрам и повторил: - Очень это неприятное дело. Это кто ж тебе удружил?

- Машка, - выпалил Алешка, - Марья Ивановна. Она мне проходу не дает, все пилит:

"Сделал уроки? Сделал уроки?"

Сизов быстро взглянул на Николаса и увидел, как тот улыбался краешком рта.

Отстранив от себя сына, Сизов посмотрел ему в глаза и сказал:

- Ладно, бог с ней, с Машкой. А вот тройку исправь.

- Конечно, исправлю, папка!