Утро помещика

Красногорскій помщикъ Князь Нехлюдовъ, котораго знакомые звали еще M-r Dmitri, а родные просто Митя и Дмитрий, и котораго мы впредь будемъ называть также, былъ третій сынъ извстнаго Князя Нехлюдова и Княгини Нехлюдовой, урожденной графини Блорцкой. Княгиня умерла отъ родовъ дочери, меньшой сестры, Дмитрія, а старый Князь пережилъ ее только 4 года, такъ что четверо дтей, изъ которыхъ старшему Николаю было тогда 9 лтъ, а дочери 5, и большое, но отягченное долгами имнье остались на рукахъ опекуновъ. Опекунами были: бывшій адъютантъ покойнаго Князя, отставной Штабъ-Ротмистръ Рыковъ, помщикъ Т-ой губерніи и Графиня Блорцкая, вдова брата Княгини, искренній другъ покойнаго Князя. Первый принялъ на себя управленіе длами, вторая управленіе воспитаніемъ малолтнихъ. Но потому ли, что одно трудне другаго, или потому что неодинаковыя чувства руководили опекунами, управленіе и воспитаніе шли не одинаково успешно. Черезъ 12 лтъ дти получили прекрасное свтское и нравственное воспитаніе, и уменьшенное во время опеки изъ 3 до 2 тысячъ душъ растроенное имніе. Старшій братъ Николай, окончивъ кандидатомъ курсъ въ Московскомъ Университете, поступилъ на службу въ Министерство Иностранных Длъ и, достигнувъ совершеннолтія, по совту родныхъ, принялъ отъ Г-на Рыкова опеку. Память отца, оказывавшаго доверенность Г-ну Рыкову, была достаточная причина для сына, чтобы безотчетно принять отъ него дла и дать ему отъ себя и братьевъ удостовреніе въ исправности и верности счетовъ, очевидно безчестныхъ. Князь Николай однако скоро почувствовалъ свою неспособность управлять разстроенными длами, и побоявшись ответственности передъ братьями, предложилъ имъ съехаться въ Красныхъ Горкахъ и разделить именіе. Ваня, средній братъ, служившій на Кавказе, прислалъ доверенность Николаю и, полагаясь во всемъ на него, просилъ объ одномъ, чтобы сестре дать ровную часть именія, что точно также уже было решено между Николаемъ и Митей. Братья пріехали въ деревню, уравняли, какъ умели, 4 части, бросили жеребій, и Мите, который былъ еще въ третьемъ курсе Университета, достались Красныя Горки. Митя въ то время еще былъ очень, очень молодъ. Несмотря на выше обыкновенная, высокій ростъ, сильное сложеніе, и на выраженіе гордости и смелости въ походке, только издалека можно было принять его за взрослаго человека, вглядевшись же ближе, сейчасъ видно было, что онъ еще совершенный ребенокъ. Это замтно было и по плоскости груди и по длин рукъ и по слишкомъ неопредленнымъ очертаніямъ около глазъ и по свтлому пушку, покрывавшему его верхнюю губу и щеки, а въ особенности, по совершенно дтски-добродушной неутвердившейся улыбк. Онъ былъ нехорошъ собой, но пріятный контуръ лица, открытый выгнутый надъ бровями лобъ и узкіе необыкновенно-блестящіе срые глаза давали всей его физіогноміи, общій благородный характеръ ума и ршительности. Кром того (несмотря на неряшество и бдность, которыя онъ какъ будто любилъ или считалъ нужнымъ выказывать въ одежд) въ выраженіи рта, въ изгиб спины, въ расположеніи волосъ и въ особенности въ прекрасной мужской рук, было что-то изобличавшее въ немъ человка неспособнаго подчиняться чужому вліянію, а рожденнаго для того, чтобы оказывать его. Что же касается до его характера, то ежели бы я могъ описать его, мой романъ тутъ бы и кончился.

Глава 3-я. Его прошедшее .

Посл раздла Князь Николай ухалъ въ Петербургъ, а Митя до конца ваканцій одинъ оставался въ деревн, и вотъ отрывокъ письма, которое онъ за годъ передъ тмъ воскресеньемъ, съ котораго начинается нашъ разсказъ, писалъ въ Москву Графин Блозерской.

J’ai pris une résolution, qui doit décider de mon sort: je quitte l'université pour me vouer à la vie de campagne, pour laquelle je me sens fait. – Au nom du Ciel, chère maman, ne vous moquez pas de moi. Je suis jeune, peut-être qu’en effet je suis encore enfant; mais cela ne m’empêche de sentir ma vocation de vouloir faire le bien et de l’aimer.

Comme je vous l’ai déjà écrit, j’ai trouvé les affaires dans un état de délabrement impossible à décrire. En voulant y mettre de l’ordre j’ai trouvé que le mal principal était dans le misérable état des paysans et que l’unique moyen d’y remédier était le tems et la patience et du tems et du travail.