Утро помещика

– Да что же я могу обдумать? Я тоже ничего не могу сдлать для васъ въ этомъ отношеніи. Вотъ хлба вы просили, такъ я прикажу вамъ отпустить и во всякомъ дл готовъ помогать; только ты его усовсти, чтобы онъ свою лнь-то бросилъ, – говорилъ Николинька, выходя въ сни, старух, которая кланяясь слдовала за нимъ.

– Что я съ нимъ буду длать, отецъ? Вдь самъ видишь, какой онъ. Онъ вдь мужикъ и умный, и смирный, грхъ напрасно сказать, художествъ за нимъ никакихъ не водится; ужъ это Богъ знаетъ, что это съ нимъ такое попритчилось, что онъ самъ себ злодй. Вдь онъ и самъ тому не радъ. Я, батюшка, Ваше Сіятельство, – продолжала она шопотомъ, – и такъ клала и этакъ прикидывала: неиначе, какъ испортили его злые люди.

– Какъ испортили?

– Да какъ испортили? Долго ли до грха. По злоб вынули горсть земли изъ подъ слду… и навкъ не человкомъ исдлали, вдь всякіе люди бываютъ. Я такъ себ думаю; не сходить-ли мн къ Дындыку старику, что въ Воробьевк живетъ, онъ всякія слова знаетъ и порчу снимаетъ, и съ креста воду пущаетъ; такъ не пособитъ ли онъ!

– Нтъ, онъ не поможетъ; а я подумаю о твоемъ сын, – и Князь вышелъ на улицу.

– Какъ не помочь, кормилецъ, вдь онъ колдунъ, одно слово колдунъ.

Давыдка Блый мужикъ смирный, непьющій, неглупый и честный, онъ лучше многихъ своихъ товарищей, которые живутъ не такъ бдно, какъ онъ. Но несчастный въ высшей степени лимфатическій темпераментъ или апатическій характеръ, или проще[?] наслдственная непреодолимая лнь, сдлали его тмъ, что онъ есть – лодыремъ, какъ выражается его мать. И она совершенно права, говоря, что онъ самъ этому не радъ. Онъ родился лодыремъ и вкъ будетъ лодыремъ, ничто не измнитъ его. Но родись онъ въ другой сфер, въ которой безпрерывный тяжелый трудъ не есть существенная необходимость, кто знаетъ, чмъ-бы онъ былъ? Разв мало встрчаемъ мы этихъ запухшихъ, вялыхъ, лнивыхъ натуръ безъ живости и энергіи, которые были такими-же лодырями, родись они въ бдности? Но средства къ существованію ихъ обезпечены, временный умственный трудъ въ нкоторой степени возможенъ для нихъ, и они спокойно погружаются въ свою безвыходную апатію, часто даже щеголяя ею, и, неизвстно почему, называя славянскою лнью.

Но нищета, трудъ крестьянина, принужденнаго работать изъ всхъ силъ и безпрестанно, невозможны съ такимъ характеромъ. Онъ убиваетъ надежду, увеличиваетъ безпомощность. А безпрестанные брань, побои вселяютъ равнодушіе даже отвращеніе [къ] окружающему [?]. Наконецъ, чтó грустне всего, къ безсилію присоединяется сознаніе безсилія: и бдность, и побои, и несчастія длаются обыкновенными необходимыми явленіями жизни, онъ привыкаетъ къ нимъ, и не думая о возможности облегчить свою участь, ничего не желая, ничего не добиваясь. Давыдку забили. Онъ знаетъ, что онъ лодырь, что ему сть нечего. Что-жъ, пускай, бьютъ, такъ и слдуетъ, разсуждаетъ онъ. —

«Но что мн длать съ нимъ, думаетъ мой герой, грустно наклонивъ голову и шагая большими шагами внизъ по деревн. – Ежели останутся такіе мужики, то мечта моя видть ихъ всхъ счастливыми никогда не осуществится. Онъ никогда не пойметъ, чего я отъ него хочу, онъ отъ меня ничего не ожидаетъ, кром побой. Такъ и быть должно. Его 20 лтъ били, а я только годъ стараюсь совтовать и помогать ему. – Въ солдаты, – подумалъ онъ, – но за что? онъ добрый мужикъ. Да и не примутъ, подсказало ему чувство разсчетливаго эгоизма. Взять во дворъ? Да, вотъ», и онъ съ удовольствіемъ человка, разршившаго трудную задачу, остановился на этой мысли. – «Тамъ онъ будетъ на глазахъ. Я въ состоянии буду всегда слдить за нимъ, и можетъ быть кротостью, увщаніями, выборомъ занятій успю пріучить его къ размышленію и труду. Такъ и сдлаю». – Успокоившись на этотъ счетъ Николинька вспомнилъ, что ему надо зайдти къ Болх и отдать общанные 50 р. – «Хотя Шкаликъ обманулъ меня, – говорилъ онъ самъ себ, – но я долженъ исполнить свое слово, ежели хочу внушить къ себ довріе». И онъ отправился къ Болх.