Утро, полдень и вечер

Считалось само собою разумеющимся, что земля в окрестностях Ла Сьенегиты, является общественной собственностью, и с течением времени уверенность в этом укреплялась. Все знают, как щепетильны бывают англоамериканцы, когда речь заходит о чьих-либо посягательствах на их собственность; и все же никто из них не мешал поселенцам и не возражал против строительства поселка. Это позволяло новым жителям Сьенегиты надеяться, что со временем они обретут права собственности на свои временные жилища в силу закона о скваттерах.

Ободренная такой перспективой, Ла Сьенегита быстро росла, и через несколько лет в ней было полно детей, собак, тазов для стирки белья, коз, ветхих допотопных марок машин, кошек, веревок для сушки белья, клопов и блох. Смертность среди тех, кто жил в поселке (кроме клопов и блох), была устрашающе высока. Жители Реаты сожалели об этом, но что поделаешь? Разве заставишь водопроводную компанию протянуть трубы на две лишние мили, если она не рассчитывает на солидное возмещение со стороны неплатежеспособных клиентов? Кто решится на финансирование канализации и установки санитарного оборудования, если невозможно заставить этих людей хотя бы огородить уборные?

Бесспорно, рост промышленности в городе воспринимался как благо, а поэтому, если они (то есть хозяева) считали необходимым ввозить иностранцев, вам оставалось лишь улыбаться и извлекать из этого как можно больше выгоды. В Сьенегите было ровно столько гитар, шалей, стручкового перца, широкополых шляп, сколько требовалось, чтобы придать городку красочный вид. И разумеется, турист, посмевший сказать, что не видит в Ла Сьенегите плащей, филигранных серег или бирюзовых гребней, показался бы бестактным. В целом население Сьенегиты, как и проезжие индейцы, обладало определенной покупательной способностью, а его женская половина составляла резерв для найма сносной домашней прислуги. От этих людей можно было отгородиться (по крайней мере в социальном отношении), хотя не всегда удавалось оградить себя от клопов и никогда — от блох. Эти насекомые как бы мстили членам избранного общества за их высокомерие.

3. Контракты Жака Махони

Это было в середине тридцатых годов. Однажды весенним ветреным вечером, когда сквозь столбы пыли, вихрем крутившиеся в воздухе, пробивались неяркие лучи заката, Артуро Фернандес возвратился в Ла Сьенегиту после суматошного дня, проведенного в конторе фонда помощи, и обнаружил замок на двери дома, который они с женой Лупитой построили собственными руками, не заняв ни у кого ни гроша.

Даже по сравнению с другими жилищами Ла Сьенегиты хижина их выглядела убогой. Много лет назад мистер Дэн Барбидж, управляющий шахтами Реаты, решил, что бетонированная дорога слишком блестит под летним солнцем. Вспомнив о голубом гравии, который он видел в детстве на Лонг-Айленде, управляющий распорядился привезти вагон этого гравия и заменить им бетонное покрытие на извилистой дороге, которая вела к подъезду его дома, построенного в деревенском стиле. Слой бетона был снят, разбит на куски и отправлен в грузовике на городскую свалку. Но к месту назначения машина пришла только один раз. При попустительстве шофера — местного жителя — остальная часть бетона была перехвачена обитателями Сьенегиты, в том числе Артуро Фернандесом, сообразившими, что куски эти пригодятся для постройки хижин. Заложив глиняный фундамент, они ставили на него куски бетона и таким образом воздвигали стены, заполняя щели между плитами жидкой грязью. А потом стены обмазывали с обеих сторон глиной, смешанной с соломой.

Со временем летние дожди и зимние холода кое-где разрушили грунтовое покрытие, отчего дорога мистера Барбиджа стала похожей на карту Меркатора: континенты и океаны различных по яркости серых и белых тонов пересекались параллелями, а щели, заполненные грязью, вполне могли сойти за пограничные линии.

Крыша на хижине Артуро, сооруженная из ломаных досок, была обшита распрямленными консервными банками. Оконного стекла в поселке всегда не хватало, поэтому окна частично забивались кусками картона, напоминавшими бельма на глазури, отражающей яркие закатные лучи.

На утоптанной глиняной площадке двора собрались соседи. Каждый из них выражал негодование по-своему. Некоторые старались успокоить Лупиту, которая плакала, сидя на куче рваных матрацев и одежды. Кругом валялась сломанная мебель. Лишь сам бог и Артуро знали, сколько раз ее чинили и перечинивали с помощью проволоки, шурупов и шинной резины.

Его дочь Каталина, одиннадцатилетняя девочка с маленькой грудью, выделявшейся на исхудавшем тельце, успокаивала двух мальчуганов, с трудом уместившихся в кресле-качалке. Домашняя утварь Артуро была покрыта тонким слоем пыли, от пыли же потускнела скрипка, на которой он, бывало, пиликал на танцах, свадьбах и похоронах.