Утро, полдень и вечер

(Из надписи на фресках Диего Ривера

и его товарищей в Чапинго, Мексика)

Часть первая Ла Сьенегита

1. Город и небо

Период раздора между городом и небом длился нестерпимо долго. Еще за триста лет до того, как появился город Реата, эта земля стала царством насилия. То было время, полное драматизма. Совершались набеги. Страну наводняли вооруженные люди. Кровопролитием, голодом и пытками они навязывали жителям свою волю. Сначала это был жаждавший завоеваний и подданных нарядный конкистадор с плюмажем на шлеме, с пушкой, крестом, усыпанным бриллиантами, и инквизиторской дыбой; потом хлынули искатели приключений, жаждавшие славы, звероловы, жаждавшие мехов, старатели, жаждавшие золота, скотоводы, жаждавшие зеленых пастбищ. И у всех было оружие, подкреплявшее их решимость. Появились люди, которые умели стрелять сразу из двух пистолетов, — одни из них были бандиты, а другие — охотившиеся за бандитами шерифы; потом на смену шерифам пришли парни в синей форме, которые за срок жизни одного поколения добились повсюду того, чего их предшественники на протяжении столетий пытались достичь лишь кое-где: они подготовили страну к цивилизации.

Солдаты открыли путь железным дорогам, жаждавшим земли, воды и угля; купцам, жаждавшим рынков; лесорубам, овцеводам и искателям серебра, нефти и меди, жаждавшим не только того, что было на поверхности земли, но и того, что скрывалось от глаз.

Казалось, оружие было забыто; в действительности же оно всегда оставалось под рукой и лишь пряталось либо под сводом законов, либо под подушкой, либо просто в кармане брюк, причем любителей носить оружие развелось угрожающе много.

В этой обстановке и возник город Реата. Он вырос в восьмидесятые годы у железной дороги, где хозяйничал барон-грабитель.

Вскормленный углем, разжиревший на продаже виски и оружия индейцам, город с самого начала напоминал военный лагерь, глубоко вклинившийся в расположение врага.

Этот аванпост был ненадежен; его связь со штабом, остававшимся где-то далеко позади, была весьма слабой. Хозяева, которым он служил, находились так далеко и казались такими нереальными, что их имена, их помыслы, сам факт их существования воспринимался как нечто абстрактное, чаще всего обозначавшееся местоимением «они».

Неизвестно почему, но у Реаты был ужасающе уродливый вид. В краю, богатом красной глиной и светло-серым известняком, основатели города предпочитали строить деревянные дома, в которых зимой холодно, а летом душно и в которых от резких изменений температуры доски трескались, гнулись и коробились. И все-таки люди строили такие дома, словно стараясь показать, насколько они не похожи на «примитивных» индейцев, предпочитавших жить в хижинах, построенных из местных материалов.

По сравнению с небом архитектура этого города кажется вам воплощением уродства; то же можно сказать и о бледных, изможденных лицах многих обитателей города — тех, которым перевалило за тридцать. Да и как не броситься в глаза такому контрасту, если над вашей головой простирается величественный, голубой, как тропическое море, воздушный Гольфстрим, увенчанный ослепительно белыми под ярким солнцем шапками облаков!

Как и у тропического моря, у неба здесь есть свои приливы и отливы. Каждое утро на линии горизонта появляются маленькие чистые облачка, которые начинают двигаться наподобие морского прибоя по направлению к зениту; к полудню, словно в предвидении сиесты, они сгущаются и, заслонив собою солнце, бросают тень на пустыню; вечером же с присущей отливам ритмичностью они снова отступают за горизонт.

Эти облачка рождаются утром в горах, окаймляющих равнину. В первой половине дня они стекаются в голубую небесную чашу вроде мыльной пены и, постоянно меняя форму, образуют пушистые купола и башни, вершины которых ярко светятся, а плоские основания покрываются багрянцем.

К середине дня они заполняют собой бирюзовое пространство и теряют блеск. Земля тоже сразу тускнеет и словно сморщивается, съеживается, напоминая самку, объятую одновременно желанием и страхом.

В течение часа потоки дождя темными параллелограммами падают на снежные вершины гор, омывая сосновые леса и наполняя ущелья грохотом катящихся камней. Над иссохшей пустыней нависают лохмотья дождевых туч, обещая долгожданную влагу, но дождя нет, вода испаряется, прежде чем достигает поверхности земли.

Иногда на Реату падает несколько тяжелых капель, впрочем это бывает чрезвычайно редко.

Но вот солнце снова пробивается сквозь тучи, режет их своими лучами, заставляет сжиматься и отступать обратно в горы. Перед закатом облака некоторое время блестят, как расплавленный сургуч, а потом растворяются в небесной лазури.