Утро было глазом

Василь снова не поверил своим ушам – в который раз за последнюю неделю, – из путаных слов отца Марата он узнал, что тот как будто бы намеренно остановился на трассе и выбежал из машины, оставив там записку, в которой было написано что-то невразумительное, и что из Петербурга его тело доставят прямиком в Марий Эл, где жили его родители, и что если они принимали наркотики, то лучше ему все сейчас же выложить начистоту… Что за бред? И что было в той записке? И почему они не позвали его на похороны? И отец даже подчеркнул, что его тело обезображено – и лучше действительно Василю не приезжать на похороны с закрытым гробом.

Когда Лиза нашла его на верхней палубе, он смотрел в одну точку – и только в такси рассказал ей обо всем. Лиза прикусила губу.

– Он ведь приезжал в воскресенье. Может быть, это была моя вина. Он был сам не свой и…

– И?

– Ничего. Просто этот мир мне казался понятным еще на прошлой неделе, а теперь у меня такое ощущение, что мы, хотя и знакомы, не знаем друг друга.

– Лиза, о чем ты говоришь? И приглушите же эту музыку, – сказал он с заднего сиденья, обращаясь к водителю.

Тот повиновался, но от Лизы больше ничего нельзя было добиться вразумительного – и звонков больше не было. И отец Марата снова ему сказал, чтобы тот даже не думал заявляться на похороны и что он ни в чем не винит Василя. Игра в молчанку просто выводила его из себя: что это вообще? один большой розыгрыш? что, если Марат решил обыграть его по всем фронтам, устроить постановочную смерть после того, как затея с сумасшедшим провалилась, а оговорить Лизу не получилось, – что он вообще знал о дружбе, о ее верности и глубине?

Во вторник он решил с работы заглянуть в новоотстроенную церковь неподалеку от дома – поставить свечу за упокой Марата и поговорить со священником, которому он исповедовался перед тем, как стать крестным дочери одного из своих сотрудников. В церкви пахло хлоркой, несмотря на предслужебное время в ней было много людей, и, приобретя у блаженного вида старухи свечу, он спросил, где ставят за упокой, та указала своим маленьким благочестивым пальцем прямиком сквозь толпу, и только сейчас Василь понял, что происходит отпевание, и попросил еще одну свечу, старуха едва улыбнулась ему, как будто разгадав, что он хочет поставить ее за почившего и ныне отпеваемого, – и лился басок священника, огромные слова, как замерзшая рыба, бились о его замерший слух, и когда он взглянул в гроб, человек, лежавший в нем, показался знакомым. Рыдала женщина – почти беззвучно, прикладывая платок к губам, дочь – младше Лизы года на три – склонилась над гробом, ей до вульгарности шел черный цвет, младший сын тенью стоял в ногах усопшего. Пшеничные усы, залысины на голове трупа… Василь узнал его и, поспешно опаляя свечи, поставил их перед иконой, на которую даже не взглянул, перекрестился, отворачиваясь, и быстро вышел из церкви.

Дома он обнаружил записку от Лизы, где говорилось, что ей срочно нужно было поехать на дачу к родителям, что она вернется послезавтра, и что если он хочет, то пусть приезжает к ней, но лучше не стоит: ужин на несколько дней вперед стоит на нижней полке холодильника.

В тот вечер Василь снова страшно напился – на этот раз дома, просматривая какой-то сериал, где события силились повторить его жизнь, но он ни во что не верил, потому что он человек, черт подери, человек! И около полуночи раздался звонок: звонил Марат.

– Ага, ты все-таки живой!

– Не совсем. Узнаешь меня?

– Я думал, что ты решил отвязаться от меня.

– Ты знаешь, куда направилась твоя суженая, хочешь, я позову ее к телефону?

– Что-что-что?

Сорвалось. Он стал набирать Лизу – и когда она все-таки ответила ему, сказала полусонно:

– Что такое, мишка?

– Где ты? Где ты?

– Я сплю, милый, если хочешь, забери меня завтра отсюда, я под Дмитровом, ты же знаешь…

С утра он зашел в отдел безопасности, оживленный разговор при нем тут же пресекся, слово за слово, он снова захотел всех их троих разговорить, но они как-то смущенно переглядывались между собой, и, когда он спросил, удалось ли что-нибудь выяснить, бородач пожал плечами и ответил: «Ничего», – но Василь что-то провидел, какое-то затаенное смущение, и прошла еще пара минут, прежде чем бородач выложил ему: «Вам никто не звонил. Это вы набирали все эти чужие номера». Василь попробовал что-то объяснить, но бородач ответил: «Хороший розыгрыш, Василий Павлович, если что-то понадобится впредь, вы, пожалуйста, обращайтесь к начальнику с письменным заявлением. Извините».