Утренний Всадник

Дарована встала с земли, дрожащими руками отряхнула подол. Ноги ее подгибались, а леденящий ужас не отпускал, с каждым мгновением становился сильнее. Чем больше она привыкала к страшной мысли, чем глубже проникало осознание произошедшего, тем труднее ей становилось это выдержать. Весенняя поляна плыла и проваливалась в черноту, Дарована ужасалась, что сходит с ума, ей хотелось уцепиться за что-нибудь, но не было сил дойти до ближайшего дерева. И она одна, никого нет рядом с нею! Подавляя рыдания, рвущиеся из груди, она оглядывалась, безумно-торопливым взглядом шарила по опушке, но тонкие белые березки дрожали на ветру, не говоря ей ни слова. Да и кто его скажет, это слово? Нянька Любица? Княгиня Жизнеслава? Даже отец, князь Скородум, всю жизнь бывший Дароване надежной защитой, теперь представлялся ей таким же жалким и беспомощным, как и она сама. Окажись он сейчас здесь, а не в Глиногоре – чем он поможет?

И на память ей пришел единственный человек, который мог чуть больше других. Обиды и неприязнь сейчас не помнились – погибающий разум искал прочную опору и нашел. Дарована нашарила на шее маленький мешочек с зашитым клочком шерсти, сжала его в ладони и закричала, забыв все, чему ее учили:

– Огнеяр! Князь Волков, брат мой! Огнеяр!

Голос ее сорвался, переломился рыданием; ей требовался немедленный ответ, хотелось биться о землю от нетерпения услышать живой голос и вздохнуть. Она не помнила сейчас, что сын Велеса все же не всесилен и передвигается хоть и быстро, однако не мгновенно. Вместо месяца ему требовались сутки, но все же требовались. Но Дарована не помнила об этом и не удивилась, увидев меж березовых стволов знакомую фигуру в косматой серой накидке.

С криком она бросилась к Огнеяру, вцепилась ему в плечи и прижалась к груди. Нахмуренные брови Огнеяра от изумления взлетели вверх: никогда раньше названая сестра не проявляла к нему такой любви.

– Что тут случилось? – требовательно спросил он, взяв ее за плечи и оторвав от себя. – Меня Милава послала: говорит, тут что-то неладно. А что – сама не знает. Ты чего кричишь?

– Он… он… – твердила Дарована, почти не слушая его и показывая куда-то назад.

Огнеяр окинул взглядом поляну и увидел осколки на полотне.

– Это что? – тихим и страшным голосом спросил он.

И Дарована, только что изнемогавшая от облегчения, поняла, что ему тоже страшно.

– Это… она… Чаша… – прошептала Дарована.

Все же ей стало гораздо легче, как будто названый брат подставил под ее тяжкую ношу свое сильное плечо.

– Кто же ее так…

– Светловой.

– Зачем?

– Чтобы весна… Он хотел Лелю навсегда у себя оставить.

Огнеяр молчал, стараясь уложить в голове произошедшее. Меньше Дарованы склонный кричать и биться, он, однако, понимал ужас случившегося значительно глубже нее. Сын Велеса, он был самой кровью неразрывно связан с равновесием мирового закона.

– Что же теперь делать? – нетерпеливо спросила Дарована.

– А я что… Макошь Матушка? – не сразу ответил Огнеяр, застывшим взглядом глядя на осколки. – Откуда мне знать?

Этот ответ так потряс Даровану, что она замолчала, не находя, что сказать. А Огнеяр смотрел на рассыпанные осколки мирового равновесия и думал сразу о множестве вещей.

О себе – он с таким трудом нашел свое внутреннее равновесие, позволившее ему не ломать свою сущность, но смирить зверя и сохранить свет.

О своей жене, Милаве, на которой Надвечный Мир оставил неизгладимую печать, живущей на грани миров, веселой летом и грустной зимой, как она перенесет это?

Обо всех оборотнях, которых теперь будет ломать внутреннее противоречие, как разломано равновесие мира.

И о нем, о своем вечном противнике, сыне Перуна. Ради встречи с ним сам Огнеяр пришел в мир, но никогда его не видел. А теперь, может быть, никогда не увидит. Битва света и тьмы, Перуна и Велеса, гремящая грозами над землей и людьми, вечная битва, в которой противник умирает и возрождается, служит тому же – поддержанию равновесия. И вот его нет, а значит, могучие боги отныне бессильны.

Дарована, как во сне, сделала несколько шагов, встала на колени возле пелены и погладила ее ладонями, стараясь не задеть ближайший осколок.

– Матушка! – сквозь слезы позвала она, словно призывая только что умершую открыть глаза. – Матушка моя! Отзовись! Помоги! Научи нас… Что с нами будет?

И тут же Огнеяр охнул, невольно отшатнулся назад. Сила божества, не менее могучего, чем его отец Велес, оттолкнула его от поляны, от белого камня, на котором вырисовывалась в воздухе и медленно яснела фигура статной, дородной женщины с рогатым убором на голове. Ее ткали березовые ветви и пряди ветра, сплетали потоки тепла от просыпающейся земли, блики воды и мягкий небесный свет.