Утренний Всадник

Собственная мечта предала его. Напрасны были его труды, зимняя тоска и томительное ожидание. Годовой круг не останавливается. Весна приходит в свой черед и на свой срок. И ей нет дела, как страдает ради нее человек. Она не думает, что через год он будет уже не тот, что к нему придет зрелость, потом старость, и никогда уже не воскреснет в его душе весеннее чувство, какой бы свежий ветер и яркие цветы ни приносила с собой вечно юная богиня-весна.

– Не покажет чаша Купалу, – сказал Светловой, глядя прямо в лицо Леле. Оно сияло все тем же безмятежным счастьем, его боль ей была – ничто. – Не покажет. Ты навсегда останешься со мной. Здесь.

Светловой нагнулся, поднял с земли священную чашу и со всего размаха ударил ее о белый валун.

Грохот и треск рванули уши, покатились по березняку бесконечной волной отголосья. Загудело в небе, загрохотало в облаках, рассветные тучи озарились всполохами то красного, то белого, то золотого, то багрового цвета. Над Сварожцем рванулся резкий ветер, и вершины берез завыли сотней голосов. Священная чаша разлетелась на множество мелких обломков, и среди них горели знаки двенадцати месяцев, вспыхивал то один то другой.

Казалось, небосвод сейчас рухнет и прекратится белый свет. Светловой ждал именно этого и не жалел – в душе его мир уже погиб.

Но больше ничего не случилось. Все стихло, прекрасный весенний день сиял по-прежнему: ветер играл березовой листвой, от подножия горы долетало пение звонких девичьих голосов. Мир перевернулся в это мгновение, но этого никто еще не заметил. Знамения и последствия пришли потом, и тогда их уже нельзя было не заметить – когда освобожденная сила Бездны развернулась и дала себя знать сразу во всей губительной мощи. Это движение уже началось, и его уже нельзя было остановить, пока оно не пройдет весь положенный круг от смерти к возрождению и обновлению – но все это стало ясно потом…

Не то крик, не то стон прозвучал где-то рядом. Обернувшись, Светловой поискал глазами Лелю, но вместо нее увидел другую девушку. Его мысли сейчас были так далеки от земли, что он не узнал Даровану и не вспомнил, кто она такая и как ее зовут.

Но она поняла, что здесь произошло. Макошина пелена, которая много лет была ее, Дарованы, драгоценным оберегом и которую она оставила в святилище в дар Великой Матери, расстеленная под белым валуном, знаком божественного творения, усеянная осколками и красными искрами, – все это знаменовало гибель мира. Ужас Дарованы был так велик, что не вмещался в душу: глаза ее видели осколки священной чаши, рассыпанные по траве и по вышитой пелене, а сознание отказывалось понять, что это значит. Казалось, само небо вот-вот обрушится на землю такими же осколками, откроет путь черной бездне, и земля разверзнется под ногами, и из провалов глянет снова она – бездна. Не было удивления – чего-то столь страшного она бессознательно ждала от Светловоя с тех пор, как он вернулся. Нет, даже раньше. Еще зимой, увидев его в Велишине, она заподозрила в нем горький росток, который принесет злые плоды. Но разве могла она вообразить такое? На язык не шло упреков – что такое слова и плач перед бездной?

Но Светловой посмотрел на нее как на пустое место, и на лице его не отражалось сознания того, что он сделал. Он перевел глаза в сторону: богиня Леля стояла под березкой, сама похожая на березку – легкая, стройная, светлая, облитая прозрачным золотом безмятежных солнечных лучей. Гром небесный утих, и она уже забыла о нем.

– Теперь ты останешься здесь навсегда, – тихо сказал Светловой.

– А что это значит – навсегда? – спросила она, с улыбкой склоняя голову.

– Весна будет длиться вечно, – медленно выговорил Светловой, словно творя заклинание или делая пророчество.

В душе его наступил покой – он добился своего. Весь его долгий путь был не напрасен. Чаша никогда не укажет Купалу, весна в земле речевинов никогда не кончится, Леля останется с ним.

– А я и так вечна! – легко, радостно сказала богиня, и для нее это было правдой.

Она не помнила своего рождения и не предвидела смерти.

Светловой опустил веки, улыбнулся. Сейчас он почему-то чувствовал себя равным богине и достойным ее любви. Леля протянула ему обе руки, довольная, что возлюбленный, избранный ею меж всеми людьми, больше не хмурится, что никакая туча не темнит ее весенний небосклон. Для нее, зовущей месяцы вечностью, а год – мгновением, ничего в мире не переменилось. Она носила свой сияющий мир с собой, и ей было все равно, где и сколько цвести.

* * *

Холод весенней земли скоро заставил Даровану опомниться. Отняв ладони от лица, она окинула взглядом поляну. Светловой и богиня исчезли, возле белого валуна по-прежнему виднелась горсть осколков на вышитой пелене. Только красные искры погасли, знаки месяцев исчезли. В осколках священная чаша не дороже простого горшка.