Утренний Всадник

Росава бросила в чашу порошок мелко растертых трав, другую горсть высыпала на тлеющие угли, подожгла тонкую веточку и стала водить ее пылающим кончиком над спокойной темной водой, налитой в чашу почти вровень с краями. Кивком головы подозвав Даровану, Росава дала ей место рядом с собой, и они вдвоем склонились над чашей.

Не прислушиваясь к словам заговора, Дарована вглядывалась в темную воду с трепетной надеждой. Здесь, в святилище, она жила словно в руках у самой богини, от самой земли чувствовала исходящее священное дыхание, но в то же время была отделена от богини неодолимой прозрачной стеной и не могла услышать ее голоса. Не так было раньше. Макошь с рождения покровительствовала Дароване – без помощи богини она могла бы вовсе не появиться на свет. Пелена со священными красными узорами, подстеленная на валун под основание чаши, была выткана при участии самой богини и служила оберегом Дарованы. Но, даже принеся ее в дар святилищу, княжна не добилась ответа на вопросы о своей судьбе.

– Смотри свой сон, – шепнула Росава.

Но Дарована и так не отрывала глаз от чаши. Сначала вода оставалась темной, а потом в ней вдруг загорелись два ярко-желтых, золотистых огня, как два круглых глаза. Они приближались издалека, словно всплывали со дна чаши, и светились все ярче. Несомненно, это были глаза: два черных провала зрачка и золотой ободок вокруг них. Едва стоя на ногах от волнения, слыша стук сердца так громко, как будто оно помещается прямо в голове, возле ушей, Дарована смотрела и не могла понять, чьи же это глаза.

Вдруг они отодвинулись, и перед ней возникла птичья голова. Это был сокол – княжна достаточно часто сопровождала отца на лов и знала всех ловчих птиц. Сокол вертел головой, словно высматривал добычу, и взгляд его острых, хищных глаз то и дело падал на Даровану. И каждый раз она вздрагивала как мышь, невольно ожидая, что вот сейчас он сорвется с места и бросится на нее, вырвется из чаши, могучими крыльями расплескивая воду… И острое чувство тревоги показалось ей знакомым – да, это было то самое чувство, что мучило ее во сне.

– Это он, да, – шепнула Дарована.

Изображение потемнело и пропало, теперь в чаше была только темная вода. Но Дарована не жалела об этом: ей было вполне достаточно того, что она увидела.

– Кого ты видела? – с любопытством спросила Росава. – Уж не жениха ли?

– Нет, что ты! – Дарована перевела на нее взгляд, потом отошла от чаши и села на пол, обняв руками колени. – Я видела сокола.

– Птицу Перуна! – оживленно воскликнула Росава. – Это важный знак. Нужно Божаре рассказать. Идем скорее!

Дарована послушно поднялась и пошла за Росавой к лестнице в храм. На поверхности оказалось совсем светло. Значит, и правда весна близка. Но почему-то сейчас это совсем не радовало Даровану.

* * *

Старшая волхва, Божара, не меньше самой Дарованы встревожилась, услышав о соколе в воде священной чаши. Божара была еще не так стара, по крайней мере, на вид ей было лет пятьдесят или пятьдесят пять. Она была довольно высока, сухощава, смугловатая и сухая кожа лица поблескивала на скулах, а от внешних уголков глаз разбегались морщинки. Большие серые глаза и тонкий заостренный нос указывали на присутствие в ее жилах какой-то чужой крови; Росава как-то шепнула княжне, что Божара пришла издалека, с реки Девоны. И ее необычайное чародейное искусство, и не совсем понятное имя говорили за это, и Дарована робела перед ней. Нрав у Божары был порывистый, решительный и неустрашимый, что сейчас оказалось кстати.

Не сказав ни слова, Божара сама устремилась в храм. Под землей было тесновато для всех живших в святилище женщин, но Даровану пропустили вперед: она могла понадобиться Божаре. Старшая волхва сама бросала травы в чашу, шептала что-то, водила руками над поверхностью воды. Это была легкая ворожба: видеть в воде умеет любая чародейка из глухого лесного огнища. И глазам Божары, как в окне, открывались видения: засыпанный серым влажным снегом лес с черными прочерками ветвей, конная дружина, неспешно едущая по прогалине, следуя за коренастым пешим проводником. На щитах всадников без труда можно было разглядеть знак сокола. И призрачный золотистый сокол парил в небе над дружиной, распростертыми крылами осеняя их путь.

– Рароги! – произнесла Божара, не отрывая глаз от чаши. – Сюда идет дружина рарогов, и я вижу с ними самого князя! Сокол ведет их – у них немирные помыслы.

По темной, почти неразличимой во тьме толпе женщин пробежала волна тревожного шепота.

– Не может быть! – ахнула Дарована.