Утопленница и игрок

…Мало ли здоровых плечистых мужиков повидала 30-летняя Маня на своем веку! Вот хоть на здешнем пруду их – «пруд пруди». Целыми компаниями, «гроздьями» там рассыпаны, когда ни приди. И все как один – со своими джипами, торсами, голдами и наколками!.. Не тревожили они Манино воображение – ничуть. Не волновали. Ей до них, откровенно говоря – «до лампочки». Начхать. Никакого интереса никогда не испытывала. Маня их почти и не замечала – так, элемент общего пляжного «пейзажа», не более. И вообще, женщина взрослая, Маня давно уже подходила к мужчинам с другими мерками.

А тут…

Странно.

… Наверное, дело все же – в серых глазах, в этом неотвязном прицельном взгляде… Дерзком и…

Тот и вправду, насмешливо, с понимающей – до чего же мерзкой! – ухмылкой, наблюдал за Маниной деятельностью по уборке стола.

Увидев однако, что мрачная Маня хочет унести торт, моментально озаботился.

– Мань, – встревожено заговорил «шикарный мужик», следя глазами за уплывающим тортом, – что ты делаешь? Не уноси пока. Мань, а можно я его доем? – А, Мань?

– Ешь, – вздохнула Маня и вернула торт на место.

Леша обрадовался, придвинул торт к себе, и оперативно перехватив у Мани свою чашку – чтобы, не дай Бог, не унесла! – плеснул себе еще чаю.

Маня присела к столу и, подперев голову рукой, стала смотреть, как Леша уплетает торт.

Пригорюнилась.

– Мань, ты не переживай… – покосившись, ободрил он ее, не отрываясь от торта.

– Ты и так один полторта съел, когда Верка еще была… А торт – вон какой – огромный… 2 кг… Сколько можно, я просто удивляюсь…

– Можно много, Мань, – авторитетно заявил «шикарный мужик», с головой уйдя в торт и не забывая при этом прихлебывать из своей чашки.

– Да ты за торт… душу готов продать, – рассердилась Маня. – Тьфу, противно!..

– Не скажи, Маня, не скажи, – блаженно щурясь, хрипловато промурлыкал Леша. – Хотя – ты права, мужики, они все такие. За добрый кусок… нет, не торта, Мань, конечно, – Леша печально вздохнул, – торт, Мань – это по случаю… трагических обстоятельств, за неимением лучшего, так сказать… А вот за хороший кусок мяса, – с упоением вернулся он к прежней, осточертевшей Мане, теме, мечтательно закатив глаза, – за большой кусок, или лучше даже – несколько больших кусков… да соответствующий бутылек…

– Что?! – начала багроветь Маня. – Что-о-о?!

– Молчу, – моментально заткнулся «шикарный мужик». – Молчу. Не сердись, Мань, – примирительно, почти заискивающе произнес он. – И сосредоточенно углубился в торт.

Мане немедленно стало стыдно.

– Нет ничего хуже, чем зависеть от кого-то, – изрекла она философскую мысль. И вздохнула. – Извини, Леш. Ешь, и не обращай на меня внимания.

– А я и не обращаю, – дипломатично донеслось со стороны торта.

– Но ты сам поставил себя в такое положение, – начала по новой накаляться Маня, – и пребываешь в нем, по-моему, с удовольствием. И почему-то, по только тебе, Леш, известным причинам – мне недоступным! – никак не хочешь с ним расстаться, черт побери!.. С этим положением. Как-никак второй месяц на исходе, – вполне откровенно подпустила Маня «тонкий» намек на «толстые» обстоятельства. – Давно пора по-моему, опять-таки – согласись, Леш!

Но Леша, в свойственной ему манере, не обратил ни малейшего внимания на «тонкий» намек в свой адрес.

– А может я, – ухмыльнулся он, почти покончив с тортом и с наслаждением переключившись на энную уже по счету чашку чая, – не «с положением» не могу расстаться – а с тобой! А, Мань?

– Знаешь что!.. Ты просто…

– Потому как, – невозмутимо перебил ее Леша, снова нырнув в недоеденный торт, – если от кого зависеть – то только от тебя, Мань. Зависеть от тебя… кайф! – значительно повторил он из-за торта.

Маня моментально ощетинилась, глаза у нее стали злые.

– Леш, я тебе не жена, не мать и не сестра. И даже – ни медсестра. Полегче, Леш.

– Понял. Не дурак, – вынырнув из торта, вдруг снова ухмыльнулся тот своей длинной и наглой ухмылкой и уперся в Маню откровенным взглядом. – Я все понял, Мань. Я над этим подумаю. В принципе, нет ничего невозможного, Мань… если тебе очень хочется. Хотя…Думал я, правда, по-другому с тобой рассчитаться – баблом, и как следует – но… раз уж тебя так приперло, Мань…

Задохнувшись от негодования, Маня лишилась дара речи.

– Ты… ты… – начала она, как рыба, открывать и закрывать рот.

– Я тебе про себя скажу, Мань – сам без бабы почти два месяца, ты в курсе. Не дело – сама понимаешь. Если уж у нас с тобой такой разговор пошел, – цедил он абсолютно спокойно, по-мужски холодно и по-деловому, глядя в Манины, круглые от бешенства, глаза. – Не с Веркой же твоей – хотя она вроде не против, как я ее понял. Но у ней живот… уже неслабый, реальный, не дай Бог – родит… в процессе. А это лишнее, Мань. Стресс и… перебор – почти экстрим. Ну ее, к лешему, Мань! Согласна?

– Ты… ты… Да ты…