Утятинский летописец

 «Не представляю, что делать тебе, милая Кита. После смерти Ивана Петровича тебе, бедной, и вернуться некуда. Demoiselles de compagnie здешние барыни себе позволить не могут, разве что Аглая Барташевская, только и ты, и она того не захотите. Если бы папенька был богатым! Впрочем, не то я пишу…»

Нельзя писать письмо, когда слезы градом. Вот опять капнула на письмо, и чернила расползлись. Маша поспешно схватила песочницу.

– О! За три года брака впервые вижу свою дражайшую супругу в слезах. Что взволновало вас, позвольте спросить?

Будь Маша в ином состоянии, она бы и отвечать мужу не стала. Но тут у нее вырвалось:

– Тетенька Марья Афанасьевна умерла…

– О! – Федор Ионович нервно заходил по комнате. Из прихожей послышался стук, потом приглушенные голоса, и в гостиную вошел Игнатий Илларионович. – Вы, дражайший тесть, вероятно, пришли сообщить нам скорбную весть?

– Что такое?

– Как, вы не знаете? Ишеева умерла.

– Вот как? Тебе, Маша, извещение Афанасий Петрович прислал?

– Нет, папенька, Кита отписала.

– Странно. И что пишет она?

– Похоронили ее третьего дня. Всё.

– В таком обширном письме – и всё?

– Далее она пишет о том, что с ней будет… ей надо определяться…

– А кто же наследник?

– Она не написала. Не знает, должно быть. Но у Марьи Афанасьевны кроме Афанасия Петровича и нет никого.

Отец и муж переглянулись.

– Вы с Катериной такие же племянники, как Ишеев, – сказал отец.

– Такие же, да не такие. Мы от сестер, а он от брата. Да и сестры… одна единоутробная, другая единокровная. Но главное – фамилия. Марья Афанасьевна очень ею гордилась.

– Ладно, дождемся вестей от Ишеева, – сказал отец.

Через неделю Тумбасовы всем семейством пришли в гости. Маша искренне обрадовалась приехавшим на вакации Васе и Лизе. Да и они вели себя со старшей сестрой иначе. После приветствий Маша предложила подросткам взглянуть на жеребенка, появившегося на днях на конюшне у Бокиной, и они вышли во двор.

– Марья, ты получила письмо из Петербурга? – спросил ее отец, лишь только они вернулись.

– Да, папенька, от Киты, – ответила она, удивившись, что это он спрашивает.

– И что пишет?

– Да так, все о себе.

– И что же, определилась она?

– Да, Афанасий Петрович предложил ей гувернанткой при детях его…

– Так что, он наследник?

– Должно быть, раз в доме тетушки остается…

– А тебе она что-нибудь оставила?

– Почему вы спрашиваете? Разве обещалась?

– Мне определенно обещала, – сказал доселе молчавший Федор Ионович.

– Мне она со всей определенностью говорила, что не считает обязанностью меня содержать. А вам когда она обещала? При последнем приезде?

– Раньше. Еще до сватовства.

Так вот отчего он так настаивал в своем сватовстве! Вот кому она обязана своим семейным счастьем! А она винила в этом отца!

– Как же вы ошиблись, Федор Ионович! Как провела вас старуха! Но вы-то, стреляный воробей, что же распиской не заручились! Были бы умней, и не состоялся бы этот нелепый брак!

– Ты что смеешься, сестрица? – дергая ее за рукав, спросил Вася.

– Федор Ионович женился на мне в ожидании наследства от тетушки!

– От Марьи Афанасьевны? – спросила Лиза. – Она нас всех терпеть не могла. С чего бы она Маше наследство завещала? Машу она, правда, отмечала. Говорила, что у нее характер есть. А Федора Ионовича она звала коллежским регистраторишкой в дворянском семействе.

– Что ты болтаешь? – дернула ее Софья Анисимовна.

– Да, маменька, мы же вместе подслушивали!

– Хороша дворянская семейка!

Слово за слово, и вышел большой скандал. Федор Ионович сгоряча указал родне на дверь, но через несколько дней затосковал. И объявил, что поедет по делам по месту прежней своей службы.

– Надолго?

– А вы, сударыня, никак скучать по мне будете?

– Скучать не буду, но содержать меня кто станет?

Федор Ионович обещал высылать домовладелице за квартиру и Маше сколько-то ежемесячно. Когда Бокина услышала о сумме, предназначавшейся жене, она охнула: «Ну и подлец, как есть подлец!»

– Мы столько и проживали.

– Так ведь он свою слугу Личарду с собой забирает, вам же еще прислуге платить.

Да, Федор Ионович забрал с собой Пелагею, чему Маша была очень рада. Это означало еще и то, что возвращаться муж был не намерен. Добрая домохозяйка предложила Маше переселиться во флигель, состоящий из двух комнатушек и кухоньки, а разницу за наем отдавать Маше.  Так она и жила уже второй год, и вот оспа…

Наташа вместе с Машей самоотверженно ухаживала за Игнатием Илларионовичем. Софья Анисимовна перебралась в мансарду, которая в отсутствие детей пустовала.

– Вы не боитесь? – спросил как-то Машу доктор Зильбер.

– Я и вообще мало чего боюсь, а оспы и вовсе. Нас в пансионе прививали. Вот Наташа, ей надо бояться. А вы-то привиты?

После смерти отца, как ни сопротивлялась Софья Анисимовна, а пришлось и ей перебираться на съемную квартиру, а свой дом сдавать жильцам.

Шли годы. Вася, закончив учебу, вернулся в Утятин и стал служить в городской управе, по прежнему месту службы отца. Семья с трудом сводила концы с концами. Лиза жила в губернском городе у тетки, которая все пыталась выдать ее замуж, пока безуспешно.