Утес чайки

Мэнди плакала всю ночь, и слез больше не осталось. Сил тоже, даже на то, чтобы откинуть в сторону одеяло, сесть и позаботиться о больной руке.

«Ты должна это сделать», – говорил внутренний голос.

Застонав, Мэнди села. На зарешеченном окне на противоположенной стене не было ставень, поэтому Мэнди могла без труда определить время суток. Сейчас сумерки раннего утра рассеивались, сменяясь бледным светом тоскливого пасмурного дня. Очертания предметов в комнате становились все более четкими, но Мэнди изучила эту обстановку от и до. Выложенный плиткой каменный пол. Старые ковры. Зарешеченное окно с облупившейся белой краской. Завернув за угол, можно попасть в коридор, в самом конце которого входная дверь. В противоположной стене выход на другую половину дома. Два кресла под окном, повернутые друг к другу. У стены книжный шкаф в половину человеческого роста, и в нем потрепанные книги.

Мэнди не могла дотянуться до них, хотя и очень сомневалась, что в ее положении ей захочется читать. Тем более любовные романы – совершенно не ее жанр. Чушь о красивых женщинах и героических мужчинах. До смешного далекая от реальной жизни, не говоря о том, что ее сейчас окружало, Мэнди всегда пыталась установить связь книжной жизни с настоящей, хотя, в общем и целом, читала мало.

Больше ничего. За исключением ведра для мытья, воду из которого она давно выпила. И другого, грязного ведра. Пластиковой бутылки, в которой когда-то был лимонад. Пустой упаковки из-под сэндвича и тюбика с гелем.

По крайней мере, можно не бояться, что что-то загорится или взорвется. Если у нее был бы выбор, Мэнди предпочла бы умереть от холода или заражения крови, чем сгореть заживо. Этого она боялась больше всего.

По большому счету, ей вовсе не хотелось умирать, и уж точно не медленно и мучительно.

Одеяло соскользнуло с плеча, и Мэнди на секунду остановилась, пытаясь свыкнуться с тем, что стало еще холоднее. На самом деле это не имело большого значения, она и так продрогла до костей. Так или иначе, этого дурацкого одеяла было недостаточно.

Мэнди отодвинулась от стены, насколько позволяла цепь, и потянулась за тюбиком с гелем. Медленно размотала повязку на раненой руке. Это оказалось непросто с прикованной к стене другой рукой. Почему ей не позволено свободно передвигаться по дому? Зарешеченные окна, запертая дверь – ей все равно не удастся выбраться. И никто не придет на помощь, кричи не кричи. Это Мэнди поняла уже в тот вечер, когда сюда приехала, несмотря на темноту. Дом стоит на отшибе, ни души на многие мили вокруг. На голом плато, с восточной стороны море, наверняка крутые скалы. Не исключено, что когда-то здесь проходила туристическая тропа, какие опоясывают почти все английское побережье.

Но в это время года сюда точно никто не доберется. Странно, что здесь вообще построили дом. Может, для туристов, чтобы им было где отдохнуть, что-нибудь съесть и выпить… В конечном итоге «проект» оказался нерентабельным. Что, прежде всего, говорит об интенсивности туристического потока. Близкой к нулю.

Рука выглядела плохо. Мэнди поняла, почему так больно снимать повязку: рана гноилась. Теперь это больше походило на следы укуса или чего-то в этом роде – гладкая блестящая припухлость под красной кожей. «Ничем хорошим это не кончится», – подумала Мэнди.

Она нанесла немного геля на руку. Конечно, здесь нужен антибиотик, а не охлаждающее средство. Вот когда вспомнишь с благодарностью отвратительного Брендана Сондерса… Как ни раздражал он ее, Мэнди жила в настоящей квартире, имела возможность мыться; Брендан по несколько раз в день обрабатывал рану мазью от ожогов, которая действительно помогала, и перевязывал… Что бы ни случилось потом – дом, приют, приемная семья, – все было бы лучше того места, где оказалась Мэнди.

«Мама, – прошептала она. – Мамочка, я хочу к тебе…»

Никогда в жизни у нее не возникало таких мыслей. Мэнди не чувствовала ничего подобного, тем более не говорила. Пэтси Аллард была матерью чисто номинально. Мэнди не могла вспомнить ни одного случая, когда бы та поддержала или защитила ее. Ждать этого от нее в дальнейшем тем более глупо. Но сейчас Мэнди больше не к кому было обратиться, пусть даже в мыслях. Неважно, какой матерью была Пэтси, – она поддерживала дочь самим фактом своего существования.

Мэнди в очередной раз перемотала повязку. С одной свободной рукой это был мучительный процесс, сопровождавшийся постоянными срывами и новыми попытками. Повязка была довольно грязной, с налипшими волосками шерсти от одеяла. Мэнди надеялась, что пользы от нее будет больше, чем вреда.

Она кое-как закрепила бинт и остановилась, обессилевшая. Силы таяли день ото дня, час от часу. Мэнди ничего не ела и не пила больше полутора суток, и последним, что она съела, был липкий сэндвич. Но большей проблемой была жажда. Как долго человек может выжить без воды? Мэнди не знала этого точно, но подозревала, что срок невелик. Еда – вторая по значимости проблема. Хотя голод мучил не меньше жажды, он не вселял такого панического страха.