«Им никогда не понять меня… — часто размышлял Олег, перед тем как уснуть. — Это не потому, что они глупые… Это потому, что они бояться… Страх, вот что мешает им жить… Только он и ничего больше… Я освободился от страха… Они освободили меня… Но им самим никогда не освободиться от своего собственного… Никогда… Поэтому им никогда и не понять меня… Только те, кто убивал, может быть, смогут… Только они… И
Глава 2
Лето было удушливым и пыльным. Он как раз сдал последние экзамены в техникум и собирался пойти в кино, но сначала, решил заехать домой, переодеться. В квартире стояла жуткая духота, и он подумал, что неплохо бы съесть мороженое. Он наскрёб немного мелочи и вышел наружу. Горячий асфальт жёг ноги сквозь подошвы туфель, и он сразу же весь взмок и пожалел, что вышел, но мороженое соблазняло, и он двинулся вдоль шоссе, к палатке, стараясь держаться тени домов.
Навстречу ему прошли две молодые женщины в лёгких платьях, и он почувствовал, как волна желания охватывает его. С момента, когда Вера покинула школу, он ни разу больше не касался девушек, за исключением того случая в пионерском лагере, где он попытался повторить с одной девочкой то же, что он проделывал с Верой.
Он выслеживал Юлю несколько дней, дожидаясь удобного момента, и наконец-то, улучил его. Во время игры в Зарницу, дети рассыпались по лесу, вокруг огромной поляны. Он крался за ней и её подругами по пятам более часа, забыв про всё на свете, пока, наконец, она ненадолго не осталась одна. Тогда он набросился на неё точно тигр и повалил на траву.
— Не смей кричать! — прошипел он ей и увидел, как её глаза темнеют от страха. — Вот так, молодец, молодец…
Его руки начали судорожно блуждать по её телу, и горячее возбуждение накатила на него, сладостно сжимая горло, когда девочка внезапно «очнулась» и начала отчаянно отбиваться, брыкаясь, царапаясь и кусаясь не хуже дикой кошки. Её яростный отпор ошеломил его, и он немного отстранился от неё и тут же получил чувствительный удар в пах, а следом в лицо. Он скатился на траву, мыча от боли, а девочка вскочила на ноги и исчезла в кустах.
Юля ничего не сказала вожатым, но когда в следующий раз, он вновь попытался схватить её, на этот раз недалеко от столовой, за беседками, она истошно завизжала, едва он сделал шаг в её сторону, и он позорно бежал и больше уже никогда уже не приближался к ней.
Унижение, которое он испытал тогда, было куда ужасней физической боли. Ему вновь стало страшно подходить к девушкам и ему оставалось только усиленно мастурбировать, рисуя в своём воображение картины иной реальности. Это страшно его бесило, но он ничего не мог с собой поделать. К тому же, его прыщавое лицо и вечная сутулость были мало привлекательны. Все уже забыли, что он был Волчонком и если и не насмехались над ним открыто, то уж точно шептались за его спиной, по поводу его вечно запачканных брюк.
Женщины прошли мимо, негромко смеясь, и их смех ожёг его точно кнут. Они наверняка смеялись над ним! Он был уверен в этом. Он был просто жалким ублюдком, неспособным подчинить себе даже маленькую девочку. Он был никем.
Олег забыл про мороженое и про всё остальное и просто брёл, куда глаза глядят, по несусветной московской жаре, пока не услышал визг тормозов и чей-то крик. Впереди, метрах в ста, у автобусной остановки, замер Камаз и около него собирались люди. Он поспешил туда, безошибочно привлечённый дыханием смерти и когда приблизился, то сразу понял, что оказался там, где должен был быть. Этот был момент бытия и небытия, и он вдыхал его трепетно и алчно. А ещё он смотрел, и смотрел и смотрел и не мог оторвать своего взора от того, что предстало пред ним.
Она лежала ничком, прямо перед передним колесом грузовика, практически наехало ей на голову, придавив копну пышных рыжих волос. Чуть в стороне лежали её босоножки. Он не видел лица водителя и не слышал криков толпы, потому что ничто более не существовало для него в этом мире.
По-видимому, она пыталась перебежать дорогу и не рассчитала что-то, а может, ей просто сделалось дурно, и она упала прямо под мчавшийся автомобиль, но это было неважно. Она была мертва, но в то же время, выглядела абсолютно живой, словно слегка задремавшей на этом адском солнцепёке, как это бывает на пляже. Её лёгкое, светло-голубое платье задралось, обнажив стройные, тонкие ноги и белоснежные трусики. Ей должно было быть не более 19, и она была так хрупка и миниатюрна, что ему показалось, что это та самая девочка, что отбивалась от него в лесу, а так же все те девочки, которых он когда-либо видел и желал. Он вновь и вновь скользил взглядом по её узким икрам, крепким бёдрам, округлым ягодицам, тонкой талии и кончил, как только засунул руки в штаны и слегка коснулся члена. В нём всё перевернулось от острейшего удовольствия, и он попятился и сел на остановку, не вынимая из кармана руки…