Уровень 2

Со злости хотелось сразу пойти спать, да только Ирма при ее появлении захлопала в ладоши и начала даже подпрыгивать как нетерпеливый щенок, ожидая, что сейчас будет очередной урок. Ну как тут отказать? Вообще Дане ее странное репетиторство тоже начало нравится. Раньше она относилась к профессии учителя с пренебрежением. Нет, конечно, у них в СУНЦе часто преподавали настоящие ученые с мировым именем и к ним вопросов у Даны не было – в перерывах между серьезной работой, чисто для души или для дополнительного заработка поделиться знанием с молодежью – дело понятное и благородное. А вот те, кто постоянно работал учителем, вызывали у нее легкое чувство жалости. Словно они неудачники, которые не освоили настоящее дело и теперь вынуждены заниматься такой ерундой. Важной, нужной, спору нет. Но ведь, если дворы нужно кому-то подметать, то профессия дворника от этого не становится престижной.

А сейчас она начала ощущать удовольствие от того, что преподает сама. И дело вовсе не в передаче кому-то знаний. Оказывается, что вместе с ними передается и кусочек души. Дана ощутила это далеко не на первом занятии – но постепенно пришло это странное понимание, что она оставляет глубокий след в душе этой девочки. Что-то такое, что та пронесет через всю жизнь.

Есть те, кто проживает до глубокой старости, так и не оставив отпечаток себя в мире. Дана вспомнила, как сказал один из классиков: «Кто-то играет в жизни громкие ноты, кто-то тихие, а есть те, кто являет собой лишь необходимые паузы». И таких было, к сожалению, большинство. Когда взрослый человек начинал подозревать, что он и есть та самая пауза, то его накрывал так называемый кризис среднего возраста, и он либо лихорадочно начинал искать как же оставить во вселенной тот самый заметный след, либо заполнял зудящую пустоту в душе алкоголем и ленью.

Оказалось, что если преподаешь с душой: не формально, а вникая во внутренний мир ученика, то через короткое время начинаешь обсуждать с ним не только предмет, но и какие-то его переживания, взгляды на жизнь и, в результате, по чуть-чуть меняешь его душу и… меняешься от него сам. И вот это и было самым увлекательным. Дана ощущала, что чтобы там ни было дальше, она свой след уже в ком-то оставила. Эта умница-девочка будет всегда с благодарностью помнить о своем учителе.

И Дана сама тоже понимала, что не забудет Ирму никогда. Мало того, что к концу урока все раздражение как рукой сняло, так еще и оптимизм и жизнерадостность ученицы тоже невольно ей передались.

Все как-нибудь образуется. Не будет она вечно одна. Все будет хорошо.

Дин

Почему-то чем ближе они подходили к Лабрису, тем больше он нервничал, правда не мог понять с какой стати: то ли из-за ожидания опасности в лабиринте, то ли из-за близости Снежаны, что шла совсем рядом, то ли опять из-за собственной зажатости и неловкости, потому что за всю дорогу они не сказали друг другу ни слова. Снежана периодически с любопытством поглядывала на него, ожидая какой-то реакции, но у Дина тут же в голове образовывалась звенящая пустота и все мысли панически прятались за извилинами. Вот почему так всегда? Остался наедине с девушкой, которая тебе нравится, и что он в итоге сделал? Помолчал с глупым растерянным лицом. Молодец!

Он ждал, что как только пересечет арку, то опять включится свет, и ему придется идти по тропкам сада, но внутри его ждала темнота. Хорошо, что Снежана взяла свой фонарик, Дин почему-то сам совершенно забыл о том, что без него в лабиринте нельзя.

Между аркой и входом в Лабрис пространство теперь сжалось до небольшого помещения вроде школьного актового зала, но с неровным каменным полом. Кое где валялись крупные глыбы и осколки, скорее всего упавшие с потолка. Дин невольно поежился от неуютного ощущения что такой камушек может свалиться и ему на голову. Он как можно быстрее пересек зал и остановился у проходов в Лабрис.

– И к…к…куда теперь? – впервые за всю дорогу нарушил он молчание и оглянулся на Снежану. Та с непонятной улыбкой стояла в паре шагов позади. Глядя ему в глаза своими голубыми ледышками, которые сейчас при свете фонаря почему-то сверкали особенно ярко и, как ему показалось, даже немного светились, она протянула руку к крайнему проходу:

– Туда же, где я тебя вела в прошлый раз.

Возле входа на каменной стене была выбита египетская женщина, держащая на голове жердочку с птицей. Богиня или царица протягивала руки навстречу кому-то, словно хотела обнять.

– А что этот рисунок значит? К кому она тянет руки… и зачем? – спросил он, указав на петроглиф.

– Она ждет души умерших. Я не помню, как ее зовут, – пожала плечами Снежана.

– Умерших? – подозрительно спросил Дин и поежился.

– Именно, – прищурившись кивнула она, – так ты идешь, или уже передумал?

Дин сглотнул, стараясь протолкнуть сжавший горло тяжелый комочек страха глубже, куда-нибудь в желудок.

– Иду, – произнес он, но не сдвинулся с места.

Проход впереди его откровенно пугал. Почему возле него нарисовано что-то про умерших?

Он зажмурился и сделал первый шаг.

– Погоди, свет то возьми.