Урановый рудник

Впрочем, приезжий, казалось, не имел ничего против проверки документов. Пока сержант, потея от странной неловкости, с ненужной придирчивостью листал паспорт, сошедший с поезда человек не спеша разглядывал его с головы до ног, как пресыщенный турист разглядывает какую-нибудь захудалую местную достопримечательность: и скучно ему, и тошно, и не смотрел бы, да больше поглядеть не на что, вот он и глазеет. Взгляд его лениво скользнул по припорошенному перхотью воротнику милицейского кителя, пробежал по засаленным сержантским лычкам, спустился вниз вдоль ряда пуговиц, на которых из-под стершейся фальшивой позолоты бесстыдно выглядывал сероватый алюминий, и на мгновение будто прикипел к торчавшей из кобуры на поясе рукоятке пистолета. Потом приезжий, словно проснувшись, встрепенулся, щелчком сбил с сигареты пепел и сделал глубокую, на все легкие, затяжку. Он перевел скучающий взгляд на свой паспорт, все еще остававшийся в руках у сержанта.

Почувствовав на себе этот взгляд, милиционер захлопнул наконец потрепанную книжечку и отчетливым, излишне щегольским жестом киношного эсэсовца, вручающего фюреру пакет с секретным донесением, протянул паспорт владельцу.

— Надолго в наши места? — спросил он, все еще пытаясь сохранить хотя бы видимость официальности.

— На часок, — сказал пассажир. — Я тут проездом.

Голос его звучал спокойно, с ленцой, но при этом вполне доброжелательно. Видно было, что он никуда не торопится и не прочь поболтать.

— Далеко направляетесь?

— Отсюда уже рукой подать, — растирая подошвой тяжелого армейского ботинка коротенький окурок, сообщил приезжий. — Километров триста будет, если по прямой.

Сержант даже не улыбнулся, поскольку приезжий, понятное дело, вовсе и не думал шутить. По здешним меркам триста километров бездорожья — это и впрямь рукой подать.

— В отпуск? — осторожно спросил он, отлично понимая, что превышает полномочия и, строго говоря, сует нос не в свое дело.

— Да, пожалуй, что насовсем, — по-прежнему миролюбиво ответил приезжий.

Сержант разинул рот от изумления. В паспорте, который он только что внимательно просмотрел, стояла московская прописка. Он, сержант милиции Василий Баранов, считал, что живет чуть ли не на самом краю света, и даже не мечтал хоть когда-нибудь перебраться поближе к столице. А этот амбал, имея собственную жилплощадь в Москве, преспокойно заявляет, что намерен забраться еще на триста километров в глубь тайги от забытой Богом и людьми станции Ручей и остаться там, видите ли, насовсем! Это как же понимать?

С точки зрения сержанта Баранова, существовала только одна причина, по которой столичный житель мог стремиться заживо похоронить себя в лесной глуши за студеной Обью, и, осознав это, он по-новому, остро и подозрительно, взглянул на приезжего из-под козырька форменного кепи.

Тот заметил и правильно оценил этот взгляд.

— Ну, чего зыркаешь? — добродушно поинтересовался он. — Думаешь, я в бегах? В федеральном розыске? Или, может, от алиментов прячусь?

— Всякое бывает, — с деланым равнодушием сказал сержант. — Места здесь глухие, в самый раз, если кому схорониться надо.

— Да не собираюсь я хорониться, чудак, — усмехнулся приезжий. — Сам подумай, стал бы я тогда с тобой разговоры разговаривать? Сказал бы, что в отпуск еду, рыбки половить, на охоту со старыми корешами сходить, ты бы и поверил. Да и не свиделись бы мы тогда. Тоже мне, премудрость — с поезда на подъеме соскочить! Пара пустяков!

— Тоже правильно, — с сомнением пробормотал сержант, которого слова приезжего мало в чем убедили.

— Вот чудак, — фыркнул приезжий и снова вынул из нагрудного кармана наполовину засунутый в него паспорт. — Ну, на, проверь, если тебе заняться нечем! Телефон-то в вашем Ручье имеется? Свяжись с Москвой и убедись, что я — это я и что никаких грехов за мной не значится. Давай, чего смотришь?

Было мгновение, когда сержант Баранов чуть было не взял протянутый ему паспорт, с тем чтобы, как и предлагал приезжий, послать на него запрос и выяснить, не значится ли он в розыске. Остановила его простенькая мысль: а на кой ему сдался весь этот геморрой? Ему что, больше всех надо? С какого такого переполоха он привязался к человеку? Ну, допустим, отправит он в Москву запрос. Можно также допустить, что там его запрос примут и даже ответят на него. Вот тут-то и начнется самое интересное. Если этот тип чист, выйдет неловкость, но это бы еще полбеды. А что, если он и впрямь в розыске? Вот, к примеру, получит Вася Баранов с утра пораньше телефонограмму, в которой черным по белому будет сказано, что вот этот самый приезжий есть опасный маньяк, убийца, а то и, чего доброго, террорист, которого полагается немедленно взять под стражу. И что тогда? Такого, пожалуй, возьмешь под стражу… Только намекни ему — мол, руки вверх, дорогой товарищ, — он тебя живо укроет дерновым одеяльцем. Вот и спрашивается: на фига козе баян? Или, выражаясь другими словами, зачем зайцу холодильник, если он не курит?