Уральский Монстр

Самое первое, что приходит на ум в этой связи – у Семёна в лесу была встреча с любовницей. Жесточайший жилищный кризис, обусловленный стремительной урбанизацией (перетоком населения из сельской местности в города), создал в Советском Союзе для активных мужчин средних лет серьёзную проблему – даже при наличии любовницы с ней было негде уединиться. В гостиницы селили только иногородних, почасовая сдача номеров была категорически запрещена, и нарушение этого запрета грозило обвинением в содержании притона. Жильё в своём подавляющем большинстве было коммунальным, по типу общежитий, попытка привести к себе любовницу на час или два грозила моментальным разоблачением бдительными соседями. А потому у простого советского человека одним из самых романтичных приглашений для любимой женщины являлось приглашение на пикник, ну, разумеется, с последующим продолжением интимного общения в приемлемом для обоих формате. Как только наступали тёплые деньки, тысячи советских граждан, склонных к блуду, выдвигались на лоно природы. Туда же выдвигались и любители подсмотреть за этим самым делом, таких тоже хватало. Поэтому первое предположение, связанное со странным поведением Семёна Перемышлина, лежит именно в плоскости специфики его половой жизни, а именно – либо он имел любовницу и тайно встречался с нею в лесу, где-то неподалёку от места нападения на Алю Губину, либо он просто увлекался подглядыванием за парочками, занимавшимися сексом на пленэре. В принципе, для женатого мужчины 39 лет, каковым являлся Перемышлин, оба предположения выглядят равно достоверными и недоказуемыми, но.., в общем, похожими на правду.

Тем не менее, как кажется автору, подобное предположение является отнюдь не самым предпочтительным. Встреча с любовницей или подглядывание за другими любовными парочками не объясняет стремление Перемышлина оставить раненую девочку и вернуться домой. У этого странного поступка, скорее всего, существует иное, куда более достоверное объяснение. Стремление прогуляться в одиночку по лесу и понаблюдать за отдыхающими могло преследовать цель куда более криминальную, нежели тривиальное подглядывание. Семён мог обворовывать подвыпивших людей. Июнь – месяц жаркий, неумеренная выпивка на природе грозила сморить любого, перебравшего норму. Подойти и тихонько обыскать спящих совсем несложно и даже ненаказуемо: если кто-то из них проснётся, всегда можно объяснить свои действия заботой о ближнем, дескать, ребятки, я пришёл вас разбудить, а то солнечный удар получите, солнце голову напечёт, вам бы в тенёк перебраться. И если Перемышлин действительно кого-то успешно обшмонал и имел при себе украденные ценные вещи, то его желание скорее добраться домой вполне объяснимо. Он не мог вызывать милицию или «скорую помощь», имея в карманах ворованные вещи, мало ли как ситуация повернётся, вдруг милиционеры пожелают его обыскать или кто-то из обворованных переполох поднимет! Ему надо было вернуться домой и спрятать украденные вещи, а после этого он мог уже спокойно возвращаться к раненой девочке и наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Вот такой сценарий кажется если и не абсолютно точным, то весьма близким к истине. У Семёна Ивановича имелась за душой какая-то нехорошая тайна, которую он хотел скрыть от уголовного розыска и в конечном счёте скрыл. В любом случае, направление, связанное с Перемышлиным кажется с позиций сегодняшнего дня не расследованным полностью; этого свидетеля нужно было выводить на чистую воду и разбираться с истинной подоплёкой его забегов во второй половине дня 12 июня. Хотя Перемышлин утверждал, будто не видел напавшего на Алю Губину, верить ему полностью нельзя, вполне возможно, он наблюдал за совершавшимся на его глазах преступлением, думая, будто подсматривает половой акт. Лишь после того, как преступник покинул место нападения, Перемышлин мог подойти ближе и понять, чему же именно он стал свидетелем. От попытки схватить преступника его мог удержать здравый смысл и опаска самому быть заподозренным в нападении на девочку.